Greece About

Родо-племенной характер социального строя гомеровской Греции сказывается во всех областях общественной жизни. Так, например, человек, утративший по каким-либо причинам связь со своей родовой организацией и вынужденный искать пристанища на чужой стороне, оказывался на положении всеми презираемого Metanasthz — безродного скитальца. Оскорбленный Агамемноном, Ахилл говорит ему:

Сердце мое раздирается гневом, лишь вспомню о том я, Как обесчестил меня перед целым народом ахейским Царь Агамемнон, как будто бы был я скиталец презренный!

(«Илиада», IX, 646—648; ср. XVI, 59)

С другой стороны, самый факт появления таких стоящих вне рода «скитальцев» свидетельствует о начале социальной дифференциации, о возникновении наряду с родовыми новых общественных отношений.

Защиту интересов своих сочленов перед «внешним миром» осуществляет фратрия. Никаких других органов, выполняющих ту же функцию в более широких пределах, выходящих за грани родовой организации, гомеровская Греция не знает. Поэтому «метанаст» (так в поэмах называются люди, порвавшие со своим родом и фратрией) оказывается лишенным общественной защиты, и всякий может безнаказанно посягнуть на его жизнь, честь и имущество. Но и жизнь человека, сохранявшего связь с родовой организацией, защищалась прежде всего не общественными органами, а его ближайшими родственниками, мстившими убийце по принципу «кровь за кровь». В последней песне «Одиссеи» родичи убитых Одиссеем женихов, «облачившись в крепкие, медноблестящие брони» («Одиссея», XXIV, 467), собрались за городом, чтобы общими силами расправиться с убийцей. Один из них, Евпейт, обратился к взволнованным происшествием жителям Итаки со следующим призывом отомстить Одиссею: Братья, молю вас — пока из Итаки не скрылся он в Пилос или не спасся в Элиду, священную землю элеян — Выйти со мной на губителя; иначе стыд нас покроет; Мы о себе и потомству оставим поносную память, Если за ближних своих, за родных сыновей их убийцам Здесь не отмстим... («Одиссея», XXIV, 430—435)

Таким образом, инициатива мести принадлежала прямым кровным родственникам, и только потом уже, по их призыву, за убитого вступались его соплеменники. Естественно, что убийца, опасаясь мести со стороны членов филы или фратрии, часто предпочитал покинуть свою родину: Если когда и один кто убит кем бывает, и мало Близких друзей и родных за убитого мстить остается — Все ж, избегая беды, покидает отчизну убийца. («Одиссея», ХХIII, 118—120)

Наряду с кровной местью у Гомера встречаются упоминания и о выкупе, выплачиваемом убийцей родственникам убитого: ...Брат за убитого брата, Даже за сына убитого пеню отец принимает: Самый убийца в народе живет, отплатившись богатством. («Илиада», IX, 632)

Спор из-за выкупа описан в одной из сцен, изображенных на щите Ахилла («Илиада», XVIII, 497 cл.). Упоминания и о выкупе, и об обычае родовой мести позволяют предполагать, что оба эти института существовали одновременно. Это раскрывает одну из типичных черт гомеровской эпохи: ее переходный характер. Конечно, во многих случаях упоминания о чрезвычайно еще примитивных формах социальных взаимоотношений наряду с гораздо более сложными и развитыми должны рассматриваться как результат разновременных напластований — плод длительного образования обеих поэм, но в других случаях эти их особенности, несомненно, отражают реальные исторические черты описываемого времени.