Greece About

«Истиннейший повод, хотя на словах и наиболее скрытый, состоит, по моему мнению, в том, что афиняне своим усилением стали внушать опасение лакедемонянам и тем вынудили их начать войну» — так определяет Фукидид основную причину величайшей войны в истории Эллады (I, 23, 5). Действительно, стремительный рост могущества Афин в течение пентеконтаэтии — пятидесятилетия, прошедшего между разгромом армии Ксеркса и началом Пелопоннесской войны,— ставил под угрозу гегемонию Спарты даже на самом Пелопоннесе. Этот рост проходил в условиях ожесточенной классовой и социальной борьбы. Усиление Афин повсеместно вело к победе демократии, основным же принципом спартанской политики было насаждение олигархических порядков. Переплетение внешнеполитических моментов с социальными неизбежным образом вело к войне. Таким образом, основной причиной войны была борьба Афин и Спарты за гегемонию в Элладе, за путь дальнейшего — демократического или аристократического — развития эллинских полисов. Однако вряд ли можно считать нападающей стороной Афины. Инициатива в развязывании войны несомненно была на стороне Пелопоннесского союза. Фукидид ретроспективно пишет об этом, оценивая обстановку перед началом Декелейской войны (VII, 18, 2): «В прежней (Архидамовой. — авт.) войне,— думали лакедемоняне,— вина за нарушение договора падала больше на них, так как тогда фивяне вошли в Платею в мирное время и так как, хотя по прежнему договору возбранялось браться за оружие в том случае, если другая сторона предложит решить дело судом, они, лакедемоняне, отвергли требование афинян явиться на суд. Вследствие этого лакедемоняне признавали свои неудачи заслуженными и этим объясняли себе и свое несчастие под Пилосом и другие постигавшие их беды». Понятно, все это далеко еще не значит, что Афины стремились в 433—431 гг. до н. э. к миру. Политика Перикла была непримиримой, война была агрессивной, несправедливой, грабительской и с той, и с другой стороны.

Вторая группа противоречий, хотя и менее важных, но зато еще более острых, была связана со столкновением интересов афинской торговли и торговли влиятельных членов Пелопоннесского союза — Коринфа и Мегары. Все три повода войны — керкирский, потидейский и даже мегарский вопросы имели в качестве своей подоплеки афинско-коринфский антагонизм. Расхождение политической линии Коринфа и Спарты по отношению к Афинам чувствуется на всем протяжении войны, и всегда именно коринфские представители постоянно требовали наиболее решительных мер против Афин.

В 435—431 гг. до н. э. Афинская архэ была крупнейшим политическим объединением восточной половины Средиземноморья. Кроме самой метрополии в состав архэ входили все без исключения греческие полисы западного побережья Малой Азии от Причерноморья до Родоса, почти все острова Эгейского бассейна (кроме Мелоса, Феры и Крита), подавляющее большинство полисов на побережье Пропонтиды, Фракии, Халкидики и многие причерноморские полисы. На севере и западе союзниками Афин были Фессалия, Керкира, Эпидамн и Закинф. В Центральной Греции афиняне пользовались поддержкой платеян, мессенян навпактских и большинства акарнанов. В большей или меньшей мере афинянам сочувствовало население многих ионийских городов Великой Греции и Сицилии. Недаром Аристофан называет афинский демос «господином стольких городов, властелином от Сард и до Понта» («Осы», 700) и продолжает: «Городов, островов, приносящих нам дань, будет с тысячу, будет и больше».

Сатирическое предложение:

Если б было приказано каждому взять на хлеба два десятка афинян, Двадцать тысяч из граждан могли бы прожить в изобильи и в жареных зайцах, От столов не вставать и венков не снимать и коврижкою с медом кормиться — (там же, 707—709) дает хоть и преувеличенное, но яркое представление о размерах Афинской державы. В дошедших до нас списках афинских союзников, уплачивающих форос, насчитывается более 300 полисов, входящих в состав Афинской архэ.

Форос в среднем равнялся ежегодно 600 талантам. В начале войны на акрополе хранилось на 6000 талантов чеканной монеты и на 3500 талантов различных ценностей (II, 13).

Вооруженные силы Афин состояли из военного флота, достигавшего 300 триер 1, и сухопутной армии, насчитывавшей около 27 000 гоплитов. Если по численности и особенно по боевым качествам сухопутная армия Афин значительно уступала спартанской, то на море афиняне не имели себе равных. В приписываемой Фукидидом Периклу речи, произнесенной перед началом войны, последний подчеркивал превосходство афинян в области финансов и особенно в морском деле. Говоря об уязвимых сторонах пелопоннесцев, он отмечал, что «важнейшей помехой для них будет недостаток денег, так как с доставкою их они будут медлить и всегда запаздывать, а военные события не ждут» (I, 142, 1). Афины же, располагая громадными денежными ресурсами и будучи хозяевами на море, были совершенно неуязвимы для армии своих врагов. О горделивом сознании мощи Афин лучше всего свидетельствует гиперболическое заявление Перикла согражданам: «И если бы я рассчитывал убедить вас, то посоветовал бы вам самим опустошить вашу землю и покинуть ее и тем показать пелопоннесцам, что из-за этого вы не покоритесь им».

Длинные стены, связывающие Афины с Пиреем, в то время были абсолютно непреодолимым препятствием даже для находившейся длительное время в Аттике спартанской армии. Яркую характеристику афинян дает Фукидид от имени их злейших врагов — коринфян. На конгрессе Пелопоннесского союза представитель Коринфа заявляет: «Вы, по-видимому, вовсе не приняли в расчет, что представляют собой те афиняне, с которыми вам предстоит борьба... Афиняне любят всякие новшества, отличаются быстротой в замыслах и в осуществлении раз принятых решений... отваживаются на то, что превышает их силы, рискуют до безрассудства, и надежда не покидает их даже в критических обстоятельствах... Побеждая врагов, афиняне преследуют их возможно дальше, а, терпя поражение, дают оттеснить себя возможно меньше... Если в каком-либо предприятии афиняне и ошибутся, они взамен того питают новые надежды и тем восполняют то, чего им недостает. Обладание и надежда на то, что они замышляют, сливаются в одно целое только у афинян, благодаря той быстроте, с какой они стремятся осуществить свои решения»

Противником Афин являлся Пелопоннесский союз, в который входили почти все полисы Пелопоннеса, кроме Аргоса и частично Ахайи. Особенно важным было то обстоятельство, что Мегара, расположенная на самом Истмийском перешейке, в это время придерживалась спартанской ориентации.

Это давало спартанцам возможность беспрепятственно вторгаться в Аттику, а также поддерживать связь со своими многочисленными союзниками в Центральной Греции. В их число входили Беотийский союз, Восточная Локрида, Фокида, Амбракия, Левкада и Анакторий. Кроме того, лакедемоняне могли рассчитывать на поддержку дорийских колоний в Сицилии, в частности Сиракуз.

Основную силу Пелопоннесского союза составляла сухопутная армия. По сообщению Плутарха (Перикл, 33), под командованием Архидама во время первого вторжения в Аттику находилось 60 000 пелопоннесских и беотийских гоплитов.

Пелопоннесский военный флот состоял главным образом из коринфских и мегарских кораблей. Вместе со вспомогательными эскадрами Сикиона, Пеллены, Элеи, Амбракии и Левкады общая численность флота пелопоннесцев достигала внушительного числа — 300 единиц, что почти равнялось размерам афинского флота. Однако боеспособность пелопоннесских кораблей была весьма незначительна. В морских сражениях того времени вопрос о победе решался обученностью экипажа и способностью маневрировать тараном. В этом отношении афинские триеры не имели себе равных. Кроме того, состоявший из 300 триер афинский флот был к началу войны усилен 120 триерами керкирян.

Поэтому «лакедемоняне приказали соорудить двести кораблей в Италии и Сицилии тем городам, которые приняли их сторону».

Что касается спартанских финансов, то они действительно ни в какой степени не могли идти в сравнение с денежными средствами архэ, но все-таки и в их распоряжении имелись немалые суммы. Для содержания, даже только во время активных военных действий, флота, состоящего из 300 триер, требовалось никак не меньше 3 талантов в день.

Таковы были примерно ресурсы и военно-экономический потенциал обеих сторон. Однако внутреннее положение Афинской морской державы было довольно напряженным. Несмотря на внешнее благополучие, многочисленные внутренние противоречия подтачивали прочность афинского тыла.

Прежде всего это был антагонизм между рабами и рабовладельцами. Государственное устройство Афин было более демократичным, чем во всей остальной Греции, и здесь все граждане принимали непосредственное участие в выборах. Однако нельзя забывать, что эта демократия была рабовладельческой демократией. Вопрос о числе рабов в Аттике до сих пор еще не решен окончательно в науке. Но даже если мы примем минимальное число в 70 тыс. человек, то и тогда мы придем к выводу, что бегство более чем 20 тыс. афинских рабов, притом большей частью ремесленников, в Декелею к спартанцам (VII, 27, 5) было тяжелым ударом по экономической мощи Афин, хотя рабы не представляли здесь такой постоянной угрозы для государства, как хронические волнения и восстания илотов в Спарте.

Очень важен также вопрос о взаимоотношениях между Афинами и их союзниками. Ведь само число жителей в союзных городах в десятки раз превосходило численность населения Аттики. От степени повиновения союзников непосредственно зависела сама возможность для Афин вести военные действия. Между тем союзники были возмущены прежде всего тем, что они были вынуждены вносить ежегодно дань Афинам в еще бóльших размерах, чем под властью персидского царя. Кроме того, афиняне всячески — и экономически, и политически — притесняли союзников. Недаром Перикл говорит о «ненавистном владычестве» афинян над союзниками и прямо заявляет: «Ведь власть ваша имеет уже вид тирании» (II, 63, 1—2). Еще более резко то же соображение формулируется в речи Клеона: «Вы [афиняне] не считаетесь с тем, что ваше владычество есть тирания, что союзники ваши питают враждебные замыслы и неохотно терпят вашу власть» (III, 37, 2). Эту же мысль Фукидид излагает как свое личное мнение: «...большинство эллинов было раздражено против афинян; одни потому, что желали избавиться от их владычества, другие из страха попасть под это владычество» (II, 8, 4). Даже во время переговоров со спартанцами сами афиняне отмечают, что «большинство союзников относилось к нам с ненавистью» (I, 75, 4). Впрочем, эта характеристика, может быть, является некоторым преувеличением, поскольку олигархические симпатии Фукидида не возбуждают сомнений. Среди демократических элементов афиняне, безусловно, пользовались известной поддержкой.

Наконец, третьей группой противоречий в афинском обществе были противоречия между землевладельческой олигархией, потомками эвпатридов, с одной стороны, и торгово-ремесленными демократическими группировками — с другой. Группировка, поддерживавшая Перикла, опиралась на подавляющее большинство афинских граждан; сюда входили торговцы и ремесленники, работающие на экспорт, зажиточные горожане, принимающие участие в грандиозном строительстве в Афинах, наконец, многотысячная масса граждан, получающих в той или иной форме оплату от государства за счет доходов от архэ. В политической борьбе большую роль играло крестьянство Аттики, которое своими колебаниями обычно давало перевес одной из сторон. Во время почти пятнадцатилетнего господства Перикла оппозиция олигархов была подавлена, но не ликвидирована и при появлении внешнеполитических осложнений вспыхнула с еше большей силой. Большое значение имела, наконец, особенно в последние годы правления Перикла, оппозиция радикально-демократических кругов, возглавляемая Клеоном. Эта группа представляла те слои афинского гражданства, которые были заинтересованы в максимальной экспансии, как экономической, так и политической. Все же в период, непосредственно предшествовавший объявлению войны, противники Перикла не осмеливались выступать прямо против него и предпочитали подрывать его авторитет косвенным путем, нападая на близких ему людей и компрометируя их. В качестве мишени были выбраны Фидий, Аспасия и Анаксагор. Фидий обвинялся в хищении значительных ценностей во время сооружения статуи Афины. Несмотря на недоказанность обвинения, он был посажен в тюрьму, где, по сообщению Плутарха, и умер. Фидий был личным другом Перикла, к тому же именно Периклу был поручен контроль над средствами, отпущенными Фидию (Диодор, XII, 38). Таким образом, осуждение Фидия наносило сильный удар личному авторитету Перикла. Процесс обвиненной в богохульстве жены Перикла Аспасии, несмотря на ее оправдание вследствие «униженных просьб» Перикла (Плутарх. Перикл, 32), значительно подорвал политический вес кормчего Афинского государства. Наконец, третий друг Перикла — философ Анаксагор был тоже обвинен в богохульстве. По-видимому, в этом случае дело не дошло до суда. Однако следовавшие непосредственно друг за другом три удара по Периклу свидетельствовали об активизации оппозиции в Афинах даже до официального объявления войны.

Все же, несмотря на внутреннюю борьбу, афинская демократия была уверена в своих силах. Тон речей Перикла у Фукидида, отношение историка к руководителю афинской политики (II, 65, 13), общая оценка деятельности Перикла у всех греческих историков — все это свидетельствует о сплоченности основной массы демоса вокруг своего вождя. Лучше всего, пожалуй, доказывает это оценка афинской демократии, данная ее заклятым врагом — автором псевдоксенофонтовой «Афинской политии». Подчеркивая чуть ли не в каждой главе враждебность и презрение к государственному устройству своего полиса, автор вынужден столь же часто признавать, что афинская «конституция» предоставляла все возможности для осуществления власти рабовладельческого демоса. Он пишет (I, 4): «Если некоторые удивляются, что афиняне во всех отношениях отдают предпочтение простым и бедным и вообще демократам перед благородными, то этим самым, как сейчас выяснится, они и сохраняют демократию. Именно когда бедные и люди из народа, вообще люди низшие, достигают благополучия и когда таких людей становится много, они укрепляют демократию». А ведь «Афинская полития» писалась уже после смерти Перикла, под свежим впечатлением опустошения Аттики пелопоннесцами, чумы и многих других бедствий, обрушившихся на Афины. Автор ее сам заканчивает свой пасквиль признанием мощи демоса: «Чтобы посягнуть на существование афинской демократии, нужна не горсть людей» (III, 12).

Спартанский тыл, поскольку речь идет о союзниках Спарты, был значительно крепче афинского. Союзники Спарты были еще больше, чем она сама, заинтересованы в разгроме Афин. И коринфская, и фиванская олигархии постоянно подталкивали лакедемонян к решительным действиям. Первые взяли на себя нелегкий труд финансирования Пелопоннесского союза, вторые же нападением на Платеи непосредственно начали военные операции. Очень важным обстоятельством было то, что полисы, входящие в состав Пелопоннесского союза, не платили фороса. «Лакедемоняне пользовались гегемонией, не взимая дани со своих союзников» (I, 19, 1). Лозунг αυτονομια 1, лод
которым вели войну спартанцы, был несомненно очень популярен среди эллинов. Недаром он упоминается во всех выступлениях вождей Пелопоннесского союза. С другой стороны, этот лозунг не мог бы иметь политической действенности, если бы αυτονομια
в той или иной степени не соблюдалась
во взаимоотношениях между Спартой и ее союзниками. О большей прочности Пелопоннесского союза лучше всего свидетельствует тот факт, что за все время чуть ли не тридцатилетней войны не было почти ни одного случая отпадения союзников от Спарты.

Однако в Спарте еще более, чем в Афинах, была обострена вторая группа противоречий: антагонизм между рабами и рабовладельцами. Решающей проблемой внутренней политики Спарты был вопрос об удержании в повиновении илотов. Фукидид подчеркивает, что «всегда у лакедемонян большинство их мероприятий направлено было к ограждению от илотов» (IV, 80, 3). Особенно опасным оказалось для Спарты выступление илотов во время пилосской компании. Однако при помощи целого ряда мероприятий, прежде всего жесточайшего террора — убийства 2000 наиболее заслуженных илотов (IV, 80, 4), отправки за границу в качестве гоплитов 700 илотов с Брасидом (IV, 80, 5), 600 илотов и неодамодов в Сицилию (VII, 19), а изредка благодаря освобождению отдельных илотов (V, 34, 1) — спартанцы все же добились своей основной цели и предотвратили всеобщее восстание илотов во время войны.