Greece About

Мы не коснулись еще важнейшего вопроса о внутренней борьбе в Афинах во время напряженных событий 427 г. до н. э. Предварительно, однако, необходимо бросить взгляд на состояние афинских финансов. В одной из речей Перикла у Фукидида указывается на богатство государственной казны как на решающий фактор в военных расчетах: «Сила афинян зиждется на приливе денег от союзников, а в войне большей частью побеждают рассудительность и обилие денег» (II, 13, 2). Действительно, в Афинах хранилось в начале войны не менее чем на 9000 талантов денег и ценностей. Кроме того, афиняне получили за первое пятилетие войны минимум 3000 талантов фороса от союзников.

Однако военные расходы первых лет войны почти полностью поглотили эту громадную по греческим масштабам сумму — 2000 талантов стоила осада Потидеи. Одно только содержание флота обходилось в 1000 талантов ежегодно. Таким образом, афинская казна находилась в далеко не блестящем положении, а продолжающиеся военные действия требовали дополнительных средств.

На повестке дня стояли решительные меры как в финансовой, так и в чисто военной области. Уже во время митиленской экспедиции афиняне пошли на такое совершенно исключительное для того времени мероприятие, как введение единовременного прямого налога на имущество граждан. «Сами афиняне в первый раз тогда внесли прямой подати (εισϕορα) двести талантов» (III, 19, 1). Эйсфора являлась чрезвычайным налогом на военные нужды, введенным по специальному решению экклесии. Взимался он с граждан трех первых солоновских классов в зависимости от их доходов. Налог отдавался на откуп. Одновременно Афины снарядили «к союзникам, для взыскания денег, двенадцать кораблей под начальством стратега Лисикла с четырьмя товарищами» (там же). Лисикл объезжал земли афинских «союзников» в Малой Азии и собирал деньги. Он погиб вместе с большим количеством афинских воинов на равнине Меандра во время нападения карийцев. Такая же участь постигла еще раньше другого сборщика податей среди «союзников», Мелесандра.

Однако как эйсфора, так и взимание денег Лисиклом — все это было лишь каплей в море военных расходов.

Финансовый вопрос осложнялся еще и тем, что кроме необходимости пополнения опустошенной государственной казны для активизации военных операций перед Афинами стояла еще одна не менее важная, чем военные дела, проблема — прокормление городской бедноты и пауперизованных крестьян, согнанных в город со всей Аттики. Решения о «взбунтовавшихся союзниках» принимались вождями демоса при учете всех указанных обстоятельств. Так, например, как уже говорилось выше, окончательным постановлением экклесии по митиленскому вопросу предусматривалось распределение всей территории Лесбоса (кроме Метимны) среди 2700 афинских клерухов. Притом это не были клерухии обычного типа, когда сами клерухи переселяются на новую территорию и хозяйничают на своих участках. «Лесбияне сами обрабатывали свою землю и должны были выплачивать деньгами ежегодно за каждый надел по две мины» (III, 50, 2). Таким образом, клерухия была номинальной. Собственники лесбосских участков — афиняне могли оставаться в Афинах, но около 3000 граждан получило дополнительный доход по два обола в день.

Периклу удалось столь долго (в течение целых 15 лет) руководить бурной и постоянно колеблющейся в своих настроениях экклесией прежде всего потому, что он, с одной стороны, пользовался полным доверием широких масс демоса как борец против олигархических порядков, с другой — сам он социально был связан с аристократическими кругами. Принадлежа по происхождению к роду Алкмеонидов, будучи сам довольно богатым человеком, Перикл внушал доверие многим из аристократов, которым дороги были государственные интересы Афин. Аристократов примиряло с господством Перикла и то, что он все дальше отходил от демократических порядков. Фукидид очень метко характеризует его управление: «По имени это была демократия, на деле власть принадлежала первому гражданину» (II, 65, 9). «Его,— говорит Плутарх,— не смущало и то, что к нему постоянно приставали с упреками многие из его собственных друзей ...что хоры распевали язвительные песни, стыдя его и понося его за способ ведения войны» («Перикл», 33).

Только опустошение Аттики Архидамом и ужасающая эпидемия чумы временно подорвали доверие к Периклу. Атаки против него направлялись с двух сторон. Прежде всего лаконофильски настроенные аристократы выступают под лозунгом мира со Спартой. О популярности этого лозунга, о его привлекательной силе даже в неаристократических кругах может свидетельствовать хотя бы лейтмотив «Ахарнян» Аристофана. Как блаженствует заключивший в одиночку мир со спартанцами Диксополь (1069— 1234) по сравнению со злосчастным горе-воякой Ламахом!

С другой стороны, крестьяне Аттики и простой люд Афин, на плечи которых пала основная тяжесть войны, тоже начинают активно выражать свое недовольство Периклом. Это двустороннее недовольство прекрасно охарактеризовано Фукидидом. «Афиняне в своей политике следовали его (Перикла.— авт.) внушениям... но в их частной жизни несчастия их огорчали, простой народ потому, что он потерял и то немногое, что имел, людей богатых потому, что они лишились прекрасного состояния, заключавшегося в великолепных домах, расположенных на территории Аттики, драгоценной утвари, а больше всего потому, что вместо мира у них была война» (II, 65, 2).

Несмотря на то что не следует ставить знака равенства между олигархической оппозицией и настроениями широких масс крестьянства, обе эти группы представляли две составные части, если можно так сказать, «оппозиции справа». Кроме этой оппозиции, которая, понятно, не могла преобладать в афинской экклесии, существовала еще одна социальная группа, не менее опасная для власти Перикла. Это были те круги демоса, экономические интересы которых зависели от мощи архэ: ремесленники и торговцы, занимающиеся экспортом, «корабельная чернь», граждане, работающие на постройке храмов, масса клерухов, гелиастов и т. д. Признанным вождем этих групп постепенно становился Клеон. Он сыграл значительную роль в падении авторитета Перикла. Плутарх («Перикл», 35) считает вполне вероятным, что даже последний процесс против Перикла был возбужден не кем иным, как Клеоном. Об опасениях Перикла свидетельствуют и стихи Гермиппа: Стоит только тебе (Периклу. — авт.) увидать, как кинжал На наждачном бруске начинают точить, Как блестит лезвие, ты визжишь, убоясь Молниеносного гнева Клеона. (там же, 33).

На совместные действия богатых землевладельцев и бедноты против Перикла намекает и Фукидид, характеризуя настроения афинян в первые годы войны: «...но в их частной жизни несчастия их огорчали, простой народ (δημος) потому, что он потерял и то немногое, что имел, людей богатых (δυνατοι) потому, что они лишились прекрасного состояния...» (II, 65, 2).

Таким образом, временное осуждение Перикла, по-видимому, было результатом блока оппозиции «справа и слева». Однако союз двух групп, из которых одна требовала мира, а вторая ратовала за активизацию военных действий, не мог быть долговечным. Падение, а затем смерть Перикла стали прелюдией к ожесточенной политической борьбе в экклесии.

То большинство демоса, опираясь на которое правил Перикл, окончательно раскололось. Верхушка демоса, принадлежавшая к крупным землевладельцам и крупным богачам ростовщикам, временно объединилась со старыми противниками Перикла, лаконофильски настроенными аристократами. Целью этой группы был мир со Спартой, с тем чтобы впоследствии с ее помощью раздавить радикальную демократию. Однако в военной обстановке главари этой группы должны были действовать очень осторожно, чтобы не подвергнуться обвинению в измене. Признанным вождем этой группировки был Никий.

Основная масса городского демоса, руководимая богатыми ремесленниками-эргастериархами, выступала за активизацию военных усилий Афин, за войну до победного конца. Эти слои городского населения после вторжений Архидама пользовались, по-видимому, поддержкой некоторых групп крестьянства, потерявшего все свое имущество и ожидающего улучшения своего положения только в результате полной победы над пелопоннесцами. Недаром ахарняне в одноименной комедии Аристофана выступают как заклятые противники мира со Спартой. Во главе этой группы стоял Клеон.

Политические течения в Афинах после смерти Перикла ярко характеризуются личностями Никия и Клеона. Никий, сын Никерата, принадлежал к цвету афинской знати. Он начал свою политическую карьеру еще при Перикле и вместе с ним занимал должность стратега. «После смерти Перикла Никий тотчас был выдвинут на высшую должность, главным образом, богатыми и знатными, противопоставлявшими его дерзкому Клеону; впрочем и народ относился к нему благожелательно и содействовал его честолюбию» (Плутарх. Никий, 2).

Аристотель, сторонник умеренной аристократии, считает Никия наряду с Фукидидом, сыном Мелесия, и Фераменом «самым лучшим из политических деятелей в Афинах» («Афинская полития», 28, 5). Сдержанный в своих оценках Фукидид тоже характеризует Никия как человека, который «во всем своем поведении следовал установленным принципам благородства» (VII, 86, 5) и как «испытаннейшего стратега» афинян (VI, 34, 6).

Понятно, все эти блестящие характеристики обусловлены не личными качествами Никия, а прежде всего тем, что его политическая линия в напряженной обстановке Пелопоннесской войны полностью соответствовала личным взглядам Фукидида, Аристотеля и Плутарха.

Никий был одним из богатейших людей всей Эллады. Его имущество составляло не меньше 100 талантов, причем большая часть этого состояния находилась в наличности (Лисий, XIX, 47). Благодаря этому он мало пострадал от Архидамова вторжения. Согласно Ксенофонту, у Никия было 1000 рабов, которые работали в Лаврийских рудниках, принося каждый своему хозяину по одному оболу в день («О доходах», IV, 14). Особенно прославился Никий своей щедростью во время столь частых в Афинах празднеств. Он «завоевывал благосклонность народа хорегиями, гимнасиархиями и другими подобными же щедротами, превосходя пышностью и уменьем угождать всех своих предшественников и современников» (Плутарх. Никий, 3). В поговорку вошли боязливость и нерешительность Никия. Действительно, в накаленной политической атмосфере Афин того времени ему надо было быть все время начеку. Может быть, этим и объясняется стремление держать свое имущество в наличных деньгах, чтобы тем легче можно было его увезти с собой. Именно эти черты характера Никия использует в качестве объекта для насмешек Аристофан во «Всадниках» (1—154).

В военной обстановке Никий не мог открыто провозглашать лозунг мира со Спартой, но зато он максимально использовал все возможности для ведения переговоров о мире. Во всей своей военно-административной деятельности Никий старался не брать на себя ответственности за какие-либо решительные меры. Это видно из его поведения как во время пилосской кампании, так и на Сицилии. Поэтому он оказался весьма подходящей фигурой для тех кругов, которые стремились не к развитию, а скорее к свертыванию военных операций. Ясно было, что руководитель типа Никия никак не сможет привести Афины к победе.

Противником Никия был Клеон, сын Клеэнета, признанный вождь афинской радикальной демократии. В отличие от Никия он был выходцем из простого народа. Согласно схолиям к «Всадникам» Аристофана (к строке 44), отец Клеона «держал мастерскую рабов-кожевников».

Насмешки, которыми осыпает его Аристофан, лучше всего свидетельствуют о том, сколь ненавистным был Клеон афинской знати именно из-за его происхождения. Одно из действующих лиц «Всадников» Демосфен, спрашивающий Колбасника: «Иль ты из благородных?», узнает, что тот происходит из народа и заявляет ему:

Счастлив жребий твой! С рождением, я вижу, повезло тебе — и продолжает: Ведь демагогом быть — не дело грамотных, Не дело граждан честных и порядочных, Но неучей, негодных. («Всадники», 191—193).

Дальше Колбасник в той же комедии упрекает Демос: Ведь ты похож на мальчиков балованных И благородных гонишь прочь поклонников. А свечникам, кожевникам, дубильщикам И шкуродерам отдаешься с радостью. («Всадники», 191—193).

Клеон, человек сильного характера, целеустремленный, решительный и к тому же прекрасный оратор, выступил с программой смелых мероприятий как военного, так и политического и финансового порядка. Никий, несмотря на все свое богатство и связи, вынужден был постоянно отступать перед своим настойчивым и энергичным противником.

Прежде всего Клеон был тесно связан с широкими массами афинского демоса. Даже Фукидид, личный враг Клеона, характеризующий его как «наиболее склонного к насилию из граждан», все же вынужден признать, что «в то время он пользовался во многом величайшим доверием демоса». Оптимизм в оценке шансов воюющих сторон Клеон черпал из тесной связи с демосом, и в этом была его сила.

Основная идея Клеона заключалась в том, что Афины в состоянии победить Спарту при том условии, что они не ограничатся обороной, а будут вести наступательные операции на территории самого Пелопоннеса. Предпосылками для таких действий должны были стать: 1) усмирение «союзников»; 2) материальное обеспечение афинских граждан и 3) финансовое обеспечение широких наступательных операций. Именно в плане этой программы в целом надо рассматривать отдельные мероприятия и выступления Клеона. Взгляды Клеона по союзническому вопросу четко изложены Фукидидом (III, 37—40). В экклесии Клеон требовал казни всех митиленян и продажи в рабство их жен и детей. Мера эта кажется очень жестокой и несправедливой. Однако надо признать, что его жестокое предложение было логическим следствием его же (а кстати и Перикловой) предпосылки о том, что власть афинян над союзниками является тиранией, следовательно, и поддерживать ее можно только тираническими средствами.

Столь же много нападок снискало Клеону его предложение повысить оплату гелиастам (членам суда) с 2 до 3 оболов за заседание (Аристотель. Афинская полития, 62, 2).

Адекватный подлиннику перевод будет звучать примерно так: «Это был и в других отношениях наиболее склонный к насилию из граждан; в то время он во многом пользовался величайшим доверием демоса».

Аристофан во «Всадниках» называет его не иначе как «трехгрошовым Клеоном». Между тем эта мера должна была, по замыслу Клеона, хоть частично смягчить военные тяготы населения и никак не была достаточной даже для голодного минимума.

Участие в гелиее во время войны часто было единственным доходом афинской бедноты, лишенной возможности найти другие средства пропитания. На вопрос Мальчика («Осы» Аристофана): Ах, отец мой, если б судьи Не сидели в гелиее, Где б ты добыл нам на завтрак, Нам на ужин, что б ты сделал? Что б придумал? В чем спасенье? Или в воду головою? Старик отвечает: Видит бог, не знаю, Где б могли мы пообедать. (там же, 305—312).

Этот дополнительный ежегодный расход Клеон покрыл прежде всего значительным повышением фороса. Если при Аристиде форос равнялся 460, а при Перикле — 600 талантам, то при Клеоне форос достиг уже громадной суммы в 1300 талантов (Плутарх. Аристид, 24). Такое увеличение дани, будучи необходимым с точки зрения военных нужд Афин, представляло большую опасность для целостности архэ, так как несомненно должно было усилить сепаратистские тенденции у союзников. По-видимому, жестокая расправа с митиленянами должна была устрашить прочие подвластные афинянам полисы. Ряд надписей со списками плательщиков фороса дает возможность проследить на конкретных примерах, как изменялось количество плательщиков и росли их взносы. В 433—432 г. до н. э. общее число плательщиков фороса равнялось 166, а в 425—424 г. до н. э. их количество выросло до 304. Этот рост объясняется, понятно, не расширением Афинской архэ, а тем, что от метода коллективного обложения союзников афиняне перешли к взиманию платежей с каждого полиса в отдельности. Ясно, что при этом общая сумма фороса выросла не менее чем вдвое.

Важнейшим звеном программы Клеона, ради которого были предприняты все вышеуказанные меры, должна была стать широкая наступательная тактика, которая, придя на смену выжидательной, блокадной тактике Перикла, могла бы привести Афины к победе. Однако необходимым условием для проведения такой политики было преодоление медлительности и измены в собственном лагере. В отличие от Перикла, фактически объединявшего в своих руках и политическое руководство, и военное командование, Клеон мог действовать в основном только через экклесию, так как большинство стратегов обычно шло за осторожным Никием.

С этого времени (427 г. до н. э.) намечается явный разлад между экклесией и исполнительными органами власти. При этом радикальная экклесия часто вынуждена была вмешиваться даже в частные распоряжения стратегов для того, чтобы обеспечить проведение желаемой политической линии. Этот разлад между демагогами и стратегами, между политическими и военными вождями очень затруднял руководство государством. Однако разлад этот не был результатом личной неуступчивости Клеона или нервозности членов экклесии, а являлся следствием политического недоверия радикальной демократии к стратегам-аристократам.