Greece About

Если и Ольвия, и Херсонес, как и все почти города, основанные греческими переселенцами в пору великой греческой колонизации, до конца античной эпохи сохраняли полисную структуру, историческое развитие городов, возникших на берегах Керченского пролива — древнего Боспора Киммерийского, — пошло по иному пути и привело их к иному историческому результату. В начале V в. до н. э. эти города объединились под властью общего для всех них правительства. В дальнейшем власть над этим государственным объединением сосредоточилась в руках негреческой династии Спартокидов и в состав Боспорского государства вошли территории, населенные местными племенами. К середине IV в. до н. э. боспорские владения на крымской стороне пролива распространялись на весь Керченский полуостров до восточной границы горного Крыма— древней Таврики. На другой, таманской стороне пролива Боспорскому государству принадлежала территория примерно до нынешнего Новороссийска. На северо-восток сфера его государственного влияния распространилась до устья Дона, где находился подвластный Боспору Танаис.

В IV в. до н. э. Боспор, таким образом, стал крупным по тому времени государственным образованием со смешанным греко-туземным населением. Это обстоятельство закономерно наложило свой отпечаток на весь социально-экономический, политический и культурный облик Боспора.

Единственным литературным свидетельством о возникновении боспорского государственного объединения является краткая заметка Диодора Сицилийского. В этой заметке (XII, 31, 1) Диодор сообщает, что в год архонтства в Афинах Теодора, т. е. в 438—437 гг. до н. э., на Боспоре прекратила свое существование династия Археанактидов, «царствовавшая», как он выражается, 42 года, и власть перешла к Спартоку, пользовавшемуся ею семь лет. Если отсчитать от указанного Диодором года архонтства Теодора 42-летнее правление Археанактидов, то окажется, что, по его данным, боспорское объединение возникло в 480—479 гг. до н. э.

Хотя боспорская хронология Диодора Сицилийского была заимствована им из достаточно надежных источников и заслуживает поэтому доверия, оценка его свидетельства об Археанактидах и первом представителе новой боспорской династии Спартокидов вызвала среди современных ученых значительные разногласия. По поводу этого свидетельства высказывались самые различные предположения; некоторые же исследователи отнеслись к нему с недоверием, подвергнув сомнению и историческую реальность Археанактидов, и сообщаемую Диодором дату установления их власти. Сомнения эти, впрочем, рассеялись после находки в 1914 г. при раскопках милетского Дельфиниона обломка надписи с именем Археанакта — отца милетского эйсимнета, отправлявшего свою должность в 516—515 гг. до н. э. В связи с находкой этой надписи возникло новое предположение, не явился ли упоминаемый в ней Археанакт одним из участников основания Пантикапея.

Диодор, однако, явно ошибается, называя Археанактидов царствующими. В данном случае его источник использует политическую терминологию значительно более позднего времени. Сменившие Археанактидов Спартокиды, безусловно, располагали более широкой и прочной властью, но и они долгое время не решались назвать себя царями Боспора. В боспорских надписях IV в. до н. э. с именами и официальной титулатурой Спартокидов они неизменно именуют себя не царями Боспора, но его архонтами; царями они называют себя только по отношению к подвластным им местным племенам. При таких условиях совершенно исключается, чтобы Археанактиды присвоили для обозначения своей власти царский титул. Скорее всего, их политические полномочия были оформлены так, как обычно оформлялись они в греческих полисах. Очевидно, они были архонтами Пантикапея, самого крупного из боспорских городов, первым (уже с середины VI в. до н. э.) начавшего выпускать свою монету. Со временем, и, очевидно, в прямой связи с образованием боспорского государственного объединения во главе с Пантикапеем, власть их приобрела наследственный характер.

Пантикапей стал центром боспорского государственного объединения, очевидно, и в силу своего экономического преобладания над другими боспорскими городами и благодаря своему географическому местоположению, выгодному и в стратегическом отношении. В источниках не содержится прямых указаний на других участников этого объединения. Повидимому, в состав его вошла Фанагория, ставшая затем второй, «азиатской» по античной терминологии, столицей Боспора. К объединению, очевидно, также присоединились Гермонасса, Кепы и другие города Таманского побережья, в древности представлявшего собой группу островов, образуемых дельтой Кубани. Таким образом, в составе археанактидовского Боспора, по-видимому, с самого же начала оказались города на обоих берегах пролива.

Конкретные причины, заставившие боспорских греков поступиться традиционной для всех греческих полисов приверженностью к политической автаркии в пользу общего для всех них правительства, нам не известны. Совершенно очевидно, что политическое объединение открывало перед боспорскими городами перспективы более тесного экономического сотрудничества, облегчало дальнейшее освоение природных богатств этого края, создавало более благоприятные условия для дальнейшего развития их торговой деятельности. С другой стороны, соседние с греками-колонистами местные меотские, сарматские и скифские племена отличались воинственностью. Мощные оборонительные сооружения даже вокруг маленьких боспорских поселений красноречиво говорят о постоянной военной опасности. Периоды мирных торговых отношений с местными племенами, по-видимому, нередко чередовались здесь с военными столкновениями. С этой точки зрения необходимость объединения городов диктовалась и интересами их безопасности.

По своим размерам первоначальная территория государства Археанактидов была невелика. Известное представление о ее величине на европейском берегу пролива дает так называемый первый тиритакский оборонительный вал и ров. Этот хорошо сохранившийся и теперь вал пересекает Керченский полуостров по линии, идущей от поселка Аршинцева (древняя Тиритака) к Азовскому морю. Принято считать, что небольшая территория к востоку от вала и была территорией археанактидского Боспора на крымском побережье. Боспорские владения на таманском побережье в это время также были весьма скромными. По всей вероятности, они ограничивались полосой вдоль Керченского пролива, которую занимали небольшие территории нескольких вошедших в состав этого объединения полисов.

Незначительность территории археанактидского Боспора, таким образом, позволяет думать, что это объединение первоначально включало одни греческие полисы-колонии. В источниках более позднего времени также отсутствуют какие бы то ни было упоминания о вхождении в состав боспорского объединения этого времени территорий, населенных местными племенами. Они вошли в состав Боспора лишь при Спартокидах, когда местные элементы играли уже весьма существенную роль в исторической жизни этого государства.

Можно думать, что структура археанактидского Боспора не отличалась от обычного для этого времени типа объединений греческих полисов и представляла собой союз боспорских городов — боспорскую симмахию. Насколько члены этого союза зависели от центральной власти — мы не знаем. Вероятно, полисная автономия боспорских городов была не очень ограничена властью центрального правительства и в руках Археанактидов сосредоточился лишь общий контроль за политической жизнью входивших в состав этого объединения полисов. Археанактиды же, очевидно, возглавляли объединенные военные силы боспорских городов.

В области экономической выгоды объединения, очевидно, должны были сказаться уже после исторических побед греков над персами в 480—479 г. до н. э., с восстановлением нормальной хозяйственной жизни во всей Греции. В это время восстанавливаются, надо думать, прерванные войной торговые связи боспорских городов с городами малоазийского побережья, хотя эти города так и не смогли полностью оправиться от пережитого ими разгрома. Первое место в торговле с Боспором стали занимать теперь уже не они, а Афины. Устремления афинян к побережьям Черного моря, как об этом свидетельствуют находки афинской керамики раннего времени, имели место и до греко-персидских войн. В годы правления Писистрата настойчивое стремление поставить под афинский контроль Геллеспонтский пролив — эти ворота в Черное море — являлось одной из главных проблем афинской внешней политики. Достигнутые афинянами в этом направлении успехи, однако, потом были сведены на нет продвижением персов к берегу пролива. После решающих побед над персами путь к черноморским побережьям для афинян был расчищен. Тем не менее афиняне вплотную подошли к проблеме освоения черноморских, и в первую очередь северочерноморских, рынков, по-видимому, только после несчастливой для них египетской экспедиции 459—454 гг. до н. э. После гибели значительного числа участвовавших в этой экспедиции афинских граждан и потери большей части флота надежда обеспечить подвоз дешевого египетского хлеба в Афины отпала. Хотя в рассматриваемое время афиняне получали хлеб и из других мест, северочерноморский хлебный рынок приковал к себе их внимание.

По всей вероятности, одним из наиболее решительных мероприятий афинян, предпринятых с целью закрепления афинского влияния на Черном море, явилась понтийская экспедиция Перикла. По-видимому, в 444 г. до н. э. или около этого времени большая афинская эскадра, возглавляемая самим Периклом, вошла в Черное море. Афиняне поставили своей целью продемонстрировать перед населением черноморских побережий свою военную мощь, закрепить торговые и политические связи с припонтийскими городами и создать, где это окажется возможным, свои постоянные опорные базы. С этой целью они поселили своих колонистов на побережье Мраморного моря в Астаке, утвердились на южном побережье Черного моря в Амисе, вмешались во внутреннюю политическую жизнь Синопы, поселив там шестьсот своих колонистов и утвердив у власти верное себе правительство. На северном побережье афинянам, по-видимому, удалось обосноваться в боспорском городе Нимфее, расположенном к юго-западу от Пантикапея на небольшом от него расстоянии. Не исключена возможность, что тогда же Нимфей и еще некоторые северочерноморские города были включены в состав Афинского морского союза и обложены форосом.

Начавшаяся вскоре Пелопоннесская война связала афинянам руки, и они уже не могли проявлять прежней энергии на Черном море. Однако, когда их постигла катастрофа в Сицилии и нельзя уже было рассчитывать на подвоз сицилийского хлеба в Афины, Северное Причерноморье и прежде всего Боспор становятся для них основным источником снабжения хлебом, другими видами продовольствия, сырьем и рабами.

О торговой деятельности афинян на Боспоре в V в. до н. э. свидетельствуют многочисленные находки на боспорской территории афинской керамики и других изделий афинского ремесла. Судя по этим находкам, из Афин в боспорские города ввозились чернолаковая посуда, художественные расписные вазы работы афинских мастеров, серебряные и золотые украшения, бронзовые и серебряные сосуды; возможно, ввозилось также вино и оливковое масло.

Часть всех этих товаров потреблялась на месте в боспорских городах, другая перепродавалась местному населению. При раскопках кубанских курганов было найдено немало вещей афинского происхождения. Таким образом, торговля боспорских городов носила широкий посреднический характер.

На афинский ввоз Боспор отвечал широким вывозом главным образом хлеба и соленой рыбы. Значительная часть экспортируемого хлеба и рыбы, повидимому, скупалась боспорскими купцами у местных племен. В этой связи обращает на себя внимание интенсивный рост оседлых поселений на Кубани со второй половины V в. до н. э. Создается впечатление, что с этого времени значительная часть прежде кочевого населения становится оседлой. Археологические расследования кубанских городищ показывают, что население их по преимуществу занималось земледелием, оседлым скотоводством и рыболовством. Весьма нередкие случаи находок на территории этих городищ боспорских монет и греческих вещей свидетельствуют об охвате достаточно широких слоев местного населения товарно-денежными отношениями. Ведущая роль в торговле с Боспором, однако, принадлежала верхнему слою местного общества — богатой родо-племенной знати. Прикубанье, как о том красноречиво говорят его курганы, издавна было вовлечно в торговые сношения с Закавказьем и странами Переднею Востока. Процессы социально-имущественного расслоения местного общества протекали здесь интенсивнее, чем в других районах северочерноморской территории. С началом греческой колонизации развитие этих процессов еще более усилилось. На быт местного населения, особенно его верхних слоев, оказывает влияние греческая культура. Наглядным тому примером может служить древняя Синдика, начавшая чеканить монету по греческим образцам. Местная родо-племенная знать, как и боспорские города, становится главным потребителем импортируемых из Греции товаров. На этой почве между верхушкой местного общества и богатым населением греческих рабовладельческих городов побережья возникает известная общность интересов и получают развитие процессы ассимиляции. Этнические грани постепенно стираются, уступая место граням социальным. В свете явлений этого рода становится понятной и происшедшая нь Боспоре политическая перемена. Почва для нее оказалась подготовленной всем предшествующим ходом экономического и социального развития Боспора.

Как мы уже знаем, в 438—437 гг. до н. э., по данным Диодора Сицилийского, власть на Боспоре перешла от Археанактидов к Спартоку, явившемуся родоначальником новой династии боспорских правителей, которая затем возглавляла Боспорское государство вплоть до конца II в. до н. э.

Ученые прежде всего обратили внимание на имя первого представителя новой боспорской династии — Спартока, которое, как и имя других представителей этой династии — Перисад, встречается в античной литературной традиции, связанной с Фракией. На этом основании высказывалось предположение, что Спарток был выходцем из Фракии. Высказывались и другие предположения, например связывавшие происхождение Спартокидов с Синдикой.

Так или иначе, но Спартокиды несомненно пользовались в местной среде значительным влиянием. В этом, очевидно, и состояло главное их преимущество по сравнению с их предшественниками — носителями чисто греческого имени, Археанактидами. Можно, однако, не сомневаться, что представители новой негреческой династии испытали на себе сильное воздействие греческой культуры. В этом отношении весьма показательно, что наряду с негреческими именами некоторые известные нам по литературным свидетельствам и надписям Спартокиды носили и такие чисто греческие имена, как Сатир, Левкон, Евмел, Горгипп, Аполлоний. Сохранился афинский рельеф IV в. до н. э., на котором изображены три представителя династии Спартокидов: Спарток II, Перисад I и брат их Аполлоний. Всем трем придан на этом изображении чисто греческий внешний облик. Тем не менее Страбон в одном своем рассуждении о высоких моральных качествах, присущих не только грекам, но и «варварам», в качестве примера такого добродетельного «варвара» приводит боспорского правителя Левкона.

Исторический смысл происшедшей на Боспоре смены династий раскрывается в политике Спартокидов. Судя по всему, что мы знаем об этой политике, она преследовала две главные цели: расширение территориальных пределов Боспорского государства и усиление власти центрального правительства. Первая из этих задач была обусловлена стремлением обеспечить боспорский хлебный экспорт своей собственной сельскохозяйственной базой; вторая вытекала из первой, поскольку господство над значительной территорией, в состав которой наряду с городами вошли и земли местных племен, закономерно потребовало и иных приемов управления, опиравшихся на более широкие полномочия центрального правительства.

С какого времени начинается развитие боспорской территориальной экспансии и когда Спартокиды достигли в этом направлении первых успехов — точно мы не знаем. Заметной она становится только в годы правления боспорского правителя Сатира (433—389 гг. до н. э.). Имя Сатира известно античной традиции. Его упоминает Исократ в так называемой «банкирской речи», по-видимому произнесенной в 393 г. до н. э. В этой речи говорится о некоем Сопее, получившем от Сатира в управление «большую область» и вообще заботившемся «о всех его владениях». В рассказе Полиена о мэотянке Тиргатао, жене синдского царя Гекатея, упоминается о военных действиях, которые Сатир вел на таманской стороне пролива. Из того же рассказа Полиена можно заключить, что Синдика в это время уже находилась под контролем боспорских правителей. Еще одно упоминание о Сатире содержится в схолиях к Демосфену. Здесь говорится, что Сатир умер во время осады Феодосии боспорскими войсками.

Война с Феодосией, закончившаяся подчинением ее Боспору, вообще является одним из наиболее значительных событий боспорской истории рассматриваемого времени. Война эта, с одной стороны, была, очевидно, вызвана тем, что не вошедшая в состав боспорского объединения Феодосия обладала прекрасной гаванью и плодородной территорией. Подчинение Феодосии, таким образом, должно было дать Боспору очень важный для его хлебной торговли транзитный пункт и одновременно довести западную границу боспорских владений до выгодного для Боспора в стратегическом отношении рубежа. С другой стороны, в Феодосии, по данным одного из наиболее надежных периплов, проживали боспорские политические эмигранты. При стойкости полисных традиций в греческом мире, можно не сомневаться, что проводимая боспорским правительством, очевидно еще со времен Археанактидов, политика государственной централизации вызывала противодействие со стороны приверженцев прежней полисной независимости. В названной выше речи Исократа также упоминается о заговорщиках, замысливших покушение на жизнь Сатира. Пребывание врагов существующего на Боспоре политического строя в непосредственной близости от его границы, притом в городе, продолжавшем сохранять свою полисную независимость, должно было казаться боспорским правителям крайне опасным.

В начавшуюся войну с Феодосией, как уже указывалось, вмешалась Гераклея Понтийская — метрополия Херсонеса. По-видимому, она была связана с Феодосией торговыми узами и, с другой стороны, опасалась за дальнейшую судьбу тогда еще недавно основанной ею колонии — Херсонеса. Расширение границ во много раз более сильного Боспора создавало, очевидно, угрозу для его дальнейшей независимости.

В результате вмешательства Гераклеи, которая прислала на помощь осажденной Феодосии свой флот, военные действия затянулись. После смерти Сатира его преемник Левкон возглавил боспорские вооруженные силы, действовавшие против Феодосии. В конце концов Феодосия была вынуждена капитулировать. В надписи с именем Левкона, найденной на берегу Цукурского лимана и происходящей, вероятно, из Фанагории, Левкон назван архонтом Боспора и Феодосии. Использование термина «архонт», органически связанного с политической структурой греческих полисов, для определения власти Левкона над побежденной Феодосией позволяет думать, что капитуляция ее не была безоговорочной.

Упомянутая выше надпись является единственной, где Левкон титулуется только архонтом Боспора и Феодосии. Во всех других дошедших до нас боспорских надписях с его именем к титулу Левкона прибавлен перечень подвластных ему мэотийских племен; в отношении последних он именуется уже не архонтом, но царем. Многие ученые поэтому считают, что цукурская надпись по времени является первой и что, следовательно, упоминаемые в других надписях мэотийские племена были присоединены к Боспору уже после завоевания Феодосии. С этим мнением можно согласиться. Победа над Феодосией освободила военные силы Боспора и позволила перебросить их на другую сторону пролива.

Впрочем, у нас нет уверенности, что боспорские правители во всех случаях добивались признания за ними верховной власти со стороны местных племен силой оружия. В тех случаях, когда племенная знать была вовлечена в торговлю с боспорскими городами, экономические выгоды этой торговли могли толкать ее на мирное присоединение к Боспору. Прежде всего это, по-видимому, относится к синдам, которые по всем признакам и раньше были тесно связаны с Боспором. В перечне подвластных Спартокидам племен синды всегда занимают первое место. В титулатуре Левкона за синдами обычно следуют тореты, дандарии и псесы.

В надписях преемника Левкона — Перисада I (348—309 гг. до н. э., первые пять лет он правил совместно со своим братом Спартоком), в этом перечне происходят некоторые изменения. В одной из надписей с титулом Перисада за синдами следуют тореты и дандарии, псесы же выпадают. В другой Перисад титулуется «царем синдов» и «маитов» (мэотов); еще в двух — за маитами следуют ранее не упоминавшиеся татеи и досхи. Создается впечатление, что власть боспорских правителей над всеми этими племенами, обитавшими на территории нынешнего Таманского полуострова и дальше на юго-восток, включая район современного Новороссийска, не отличалась устойчивостью. Под влиянием различных обстоятельств одни из этих племен, вероятно, временами отпадали от Боспорского государства, другие присоединялись к нему. О неустойчивости границ боспорских владений на азиатской стороне пролива сообщает и Страбон.

К сожалению, наши представления о тех формах, в какие вылилось подчинение местных племен правительству Спартокидов, страдают крайней расплывчатостью. Если определение власти Спартокидов по отношению к подчиненным им городам, выраженное в первой части их титулатуры термином «архонт», бесспорно свидетельствует о сохранении этими городами в более или менее урезанном виде полисного самоуправления, то термин «царь» в применении к подвластным Боспору племенам расшифровать значительно труднее. В политическом словаре древних греков он имеет весьма различное значение. Царями античные авторы называют и вождей тех племен, у которых еще сохранился первобытно-общинный строй, и единоличных правителей больших рабовладельческих государств с негреческим населением.

В каком смысле использовался этот термин в данном случае? Означает ли он, что территория того или иного племени, признавшего или вынужденного силой оружия признать Спартокидов своими царями, действительно превращалась в их владения и население полностью лишалось политической самостоятельности? Вопрос этот принадлежит к числу труднейших и в то же время важнейших вопросов истории спартокидского Боспора. В современной науке он не может считаться достаточно выясненным. Отмеченный выше факт неустойчивости границ боспорских владений на азиатской стороне пролива ясно показывает, что мэотийские племена и после подчинения Спартокидам способны были отстаивать свою независимость. Они продолжали ее сохранять и столетие спустя, в бурные годы деятельности Митридата Евпатора, который в наиболее напряженные моменты своей борьбы с Римом обращался к этим племенам в поисках военной помощи. Существуют основания думать, что и под властью Спартокидов мэоты продолжали иметь своих племенных вождей и свои вооруженные силы.

Спартокидский Боспор, безусловно, не представлял собой централизованного государства, знакомого нам по более поздним историческим периодам. Его правительству, даже если бы оно этого захотело, еще нечего было противопоставить давним традициям полисного самоуправления рабовладельческих городов и не менее устойчивому стремлению к самостоятельному существованию местных племен, восходящим к первобытно-общинной эпохе — строю военной демократии. Сосуществование в рамках одного и того же государственного объединения рабовладельческих городов и местных племен долгое время накладывало на спартокидский Боспор своеобразный отпечаток. Оба эти слагаемые не сразу в нем растворились. Отсюда двойственность политической структуры Боспора, так ясно отразившейся в двойственной титулатуре возглавившей это государство правящей династии. Упоминаемая двойственность государственной природы Боспора имела под собой глубокие основания.

Важную роль в развитии Боспорского государства имел торговый фактор. Однако, этот фактор может форсировать развитие уже существующих в данной среде процессов, но не породить новые отношения, обусловленные более глубокими закономерностями — закономерностями развития производительных сил и производственных отношений. Между тем воздействие рабовладельческих городов на местную среду на протяжении первых веков, истекших со времени греческой колонизации боспорских побережий, по-видимому, осуществлялось главным образом в процессе торговых взаимоотношений. При таких условиях привносимые этими городами рабовладельческие отношения, очевидно, смогли получить лишь ограниченное распространение.

С образованием Боспорского государства как государства рабовладельческого использование труда несвободных приняло более широкие размеры. Тем не менее на Боспоре наряду с рабами и рабовладельцами несомненно продолжал существовать достаточно значительный слой мелких, частично свободных, частично зависимых, земледельцев. Они работали на своих землях, продавая хлеб боспорским купцам. Об этом с достаточной убедительностью говорит самый факт существования на боспорской территории отдельных, сохранивших свои имена племен, засвидетельствованный и надписями, и литературными источниками.

Таким образом, в государстве, возглавленном Спартокидами, сосуществовали социальные взаимоотношения различных типов. Наряду с рабовладением, господствовавшим в городах, в свое время основанных греческими колонистами, и на землях крупных землевладельцев, использовавших труд рабов и зависимых, здесь оставались и местные племена, еще сохранявшие пережитки первобытно-общинного строя.

Существенную опору власть Спартокидов находила в наемном войске и тех обширных связях Спартокидов с местными племенами, которые позволяли им использовать военные силы этих племен в качестве союзников. Впрочем, военные ополчения, по-видимому, продолжали существовать и в городах.

Управляли Спартокиды подвластной им территорией, очевидно, и непосредственно, и с помощью наместников. В имеющихся источниках содержится несколько упоминаний о наместниках. В одних случаях они были связаны родственными узами с самой правящей династией, в других — для этой цели использовались греки.

Господствующее положение в Боспорском государстве принадлежало высшему слою населения рабовладельческих городов и связанной с ним общностью интересов племенной, значительно уже эллинизировавшейся, местной внати. Обитавшая не только в Пантикапее, но и в небольших боспорских городах, эта группа населения выделялась своим богатством. Представители боспорского правящего слоя владели крупными земельными угодьями, очевидно обрабатывавшимися при помощи рабов, и крупными ремесленными предприятиями вроде мастерских, вырабатывавших черепицу. В их руках находилась и боспорская торговля.

С расширением боспорской территории и включением ее в состав земель, населенных местными племенами, боспорский экспорт приобрел прочную базу. Данные о масштабах этой торговли в IV в. до н. э., периоде расцвета боспорской экономической жизни, содержатся в одной из речей Демосфена, произнесенной им в 355—354 г. до н. э., и у Страбона. По всем данным, только из одной Феодосии боспорский правитель Левкон вывез в Афины около 2 млн 100 тыс. медимнов (около 5 млн 250 тыс. пудов) хлеба. Ежегодно из Боспора в Афины вывозилось более 400 000 медимнов (около 1 млн пудов) хлеба. Часть этого хлеба афиняне потребляли сами, часть перепродавали другим греческим городам, получая при этом немалую прибыль. Заинтересованность Афин в торговле с Боспором нашла свое отражение в дошедшем до нас почетном декрете афинского народного собрания, вынесенном в 347—346 гг. до н. э. в честь трех сыновей Левкона — Спартока, Перисада и Аполлония. По этому декрету они были увенчаны на панафинейском празднике золотыми венками, каждый из которых стоил 1000 драхм. Одновременно им было предоставлено право навербовать в Афинах матросов для боспорских кораблей. В ответ сыновья Левкона обещали и впредь заботиться о поставках в Афины боспорского хлеба и ревностно служить афинскому народу.

Афино-боспорская торговля осуществлялась на условиях максимального взаимного благоприятствования. Афинские купцы пользовались правом беспошлинного вывоза. Тем же правом, так же как и правом внеочередной транспортировки своих товаров, пользовались боспорские купцы в Афинах.

Помимо Афин боспорский хлеб, соленая рыба и прочие виды местного сырья экспортировались в Митилену на острове Лесбосе, в города Ионийского побережья и другие греческие центры. В свою очередь, из Афин, Коринфа, Фасоса, Хиоса и других мест на Боспор ввозились оливковое масло, вино, художественная керамика, металлические изделия, ткани и т. д.

Археологические исследования боспорской территории показывают, что одновременно с развитием торговли росло и собственное ремесленное производство, и сельское хозяйство Боспора. Находки зерен при раскопках боспорских поселений свидетельствуют о том, что здесь широко культивировались такие злаки, как пшеница, ячмень, просо, чечевица. По словам Страбона, боспорская земля отличалась исключительным плодородием. Находки костей крупного рогатого скота, лошадей, овец, коз и свиней позволяют говорить и о развитии животноводства. Особенно широкое распространение получили на Боспоре рыбные промыслы.

Рост ремесленного производства засвидетельствован прежде всего огромным количеством находок местной керамики: амфор, пифосов, столовой и кухонной посуды, кровельной черепицы и т. д. Благодаря клеймам на черепице до нашего времени дошли имена владельцев черепичных заводов, и мы знаем, что некоторые из этих предприятий принадлежали самим Спартокидам. О развитии прядильно-ткацкого производства говорят постоянно находимые на территории боспорских поселений глиняные пряслица от веретен. На Боспоре производились также разнообразные изделия из привозного металла, поскольку анализ шлаков, найденных при раскопках одного из боспорских поселений, показал, что залежи местной железной руды, которыми так богат Керченский полуостров, по-видимому, в древности не использовались.

Широкую известность приобрели изделия боспорских ювелиров, особенно боспорская торевтика, представленная рядом таких шедевров, как знаменитые сосуды из Куль-Обского, Воронежского и других курганов. Большинство этих вещей датируется IV в. до н. э.

Производство художественных расписных ваз возникает на Боспоре несколько позже, по-видимому, только в конце IV в. до н. э., когда наблюдается известное сокращение афинского импорта.

Яркое представление о характере сложившейся на Боспоре культуры дают погребения. Ранние погребения боспорских городских некрополей сравнительно небогаты. С конца V в., однако, входит в обычай ставить на могилах богатых людей надгробия (иногда из мрамора, доставлявшегося из Афин), начиная же с III в. до н. э. на этих надгробиях появляются рельефные изображения самих погребенных. В надгробных надписях с именами умерших, правда относящихся к более позднему времени, указывалась и их профессия. Так, до нас дошли надгробия купца, судостроителя, учителя гимнастики, филолога, грамматика, ученого. На могилах воинов упоминаются обстоятельства, явившиеся причиной их смерти. Например: «...наткнулся на страшное вражеское копье»; «убит бурным Аресом номадов», т. е. скифским богом войны; «лежит в земле боспорской, сраженный копьем».

Характер вещей, обнаруживаемых в составе погребального инвентаря, отражает быт боспорского населения. В женских погребениях, например, часто находят туалетные шкатулки и сосуды, зеркала, веретена и т. п.; в мужских — спортивные принадлежности: сосуды для масла, которым было принято натирать тело перед гимнастическими состязаниями, железные или бронзовые стригили, которыми его потом счищали, и т. д.

О том, что на Боспоре происходили спортивные состязания и что уроженцы боспорских городов участвовали в общегреческих состязаниях, говорят находки на боспорской территории так называемых панафинейских амфор (призов, выдаваемых участникам состязаний, происходивших в Афинах в дни панафинейского праздника) и одна горгиппийская надпись середины III в. до н. э. В этой надписи содержится перечень участников больших гимнастических состязаний, насчитывающий 226 мужских имен. Подавляющее большинство этих имен греческие, но любопытно, что среди них встречаются такие имена, как Синд и Скиф. Это показывает, что среди жителей боспорских городов появляются и люди местного негреческого происхождения. В более позднем периоде боспорской истории этот процесс становится гораздо более заметным, в связи с чем вся культура Боспора приобретает своеобразный местный колорит.

Наряду с погребениями в городских некрополях на Боспоре существовал и другой тип захоронений: погребения в монументальных больших каменных склепах, в ряде случаев с коническими ступенчатыми куполами, построенных по принципу так называемого ложного свода, которые сверху покрывались высокими курганными насыпями. К числу таких погребений относятся стяжавшие себе широкую известность Царский курган, Мелек-Чесменский курган и др. В окрестностях современной Керчи курганные погребения образуют целую гряду, тянущуюся на много километров вдоль возвышенности Юз-Оба. Богатейший погребальный инвентарь этих курганов по большей части был расхищен еще в древности. В отдельных случаях, когда он полностью сохранился, он поражает нас своей роскошью — обилием золотых и серебряных вещей, прекрасной по большей части греческой работы. Следует, однако, подчеркнуть, что в самой Греции погребения подобного типа не встречаются; в них поэтому нужно видеть специфику боспорского погребального обряда. Роскошь этих погребений дает яркое представление о тех богатствах, какими владела боспорская знать. В этом отношении весьма показательно, что боспорские монументальные склепы по времени относятся к IV и самому началу III в. до н. э., — т. е. к периоду наивысшего экономического расцвета спартокидского Боспора. С середины III в. богатые погребения на Боспоре по большей части исчезают, сменяясь могилами значительно более простого устройства с несравненно более скромным инвентарем. Этот бросающийся в глаза факт, как и ряд других явлений, отражает начавшийся с середины III в. до н. э. экономический упадок Боспора.

Скудость и фрагментарность имеющихся источников, к сожалению, не позволяют восстановить конкретную историю Боспора с желательной полнотой; ее можно представлять лишь в самых общих чертах. Годы правления Левкона I и Перисада I (389—309 гг. до н. э.) по всем признакам были периодом не только экономического, но и политического и культурного подъема. Именно в это время наблюдается интенсивный рост оседлых, земледельческих поселений в Прикубанье. Можно поэтому думать, что политика вышеупомянутых Спартокидов отвечала интересам не только господствующего класса, но в какой-то мере и интересам более широких слоев боспор-ского населения. Производя хлеб и другие товары на экспорт, это население, очевидно, было заинтересовано в дальнейшем развитии боспорской торговли, и с этой точки зрения политика Спартокидов его устраивала.

Тем не менее создавшаяся на Боспоре обстановка отличалась сложностью. Дальнейшее развитие процессов социально-имущественного расслоения, протекавших как в городах, так и у подвластных Боспору племен, не могло не обострить борьбы между бедными и богатыми, эксплуататорами и эксплуатируемыми, полноправными и бесправными. В то же время и рабовладельческие города побережья, и местные племена имели свои, веками сложившиеся традиции, можно думать, нередко встававшие в противоречия как друг с другом, так и с той политикой, которую проводило центральное боспорское правительство.

Противоречивость создавшейся на Боспоре обстановки нашла свое отражение в единственном дошедшем до нашего времени отрывке, сохранившемся в труде Диодора, связанно излагающем ход исторических событий на Боспоре. Это рассказ о междоусобной борьбе сыновей Перисада I, заимствованный Диодором у какого-то нам неизвестного, но очень хорошо осведомленного в боспорской истории античного автора. Междоусобная война началась между сыновьями Перисада I в 309 г. до н. э., сразу же после его смерти. Освободившийся престол перешел к старшему из его сыновей — Сатиру. Тогда младший сын Перисада Евмел заключил союз с Ариафарном, царем местного племени татеев, привлек на свою сторону еще некоторые племена и поднял оружие против старшего брата. В начавшейся борьбе средний сын умершего Перисада, Притан, стал на сторону Сатира. Военные действия развернулись главным образом на азиатской стороне пролива. Силы Сатира состояли из 2 тыс. греческих наемников, 2 тыс. находившихся на его службе фракийских воинов и союзных ему скифов, численностью 20 тыс. пехоты и 10 тыс. всадников. На стороне Евмела были войска Ариафарна общей численностью 22 тыс. пехоты и 20 тыс. конницы.

В первом же крупном сражении у реки Фат — вероятно, одного из притоков Кубани — после того как оба войска понесли значительные потери, Сатир обратил своего противника в бегство. Преследуя его, он сжигал встречавшиеся ему на пути селения, захватывал пленных и добычу. Уцелевшие воины Евмела и Ариафарна нашли, однако, спасение в крепости, на берегу Фата, в труднодоступной для врага лесистой и болотистой местности. Чтобы продвинуться к стенам и башням этой крепости воинам Сатира пришлось три дня прорубать себе в лесу дорогу. При этом они терпели большие потери от стрел противника. Когда на четвертый день начался штурм этой крепости, Сатир был смертельно ранен. К ночи он умер. После этого его войска сразу же отошли к городу Гаргазе, по-видимому находившемуся на берегу Кубани. Отсюда тело Сатира было перевезено в Пантикапей, где оставался его средний брат Притан. Устроив пышные похороны, Притан принял царскую власть и возглавил находившееся в Гаргазе войско. Евмел предпринял попытку договориться с Пританом, предложив ему разделить между ними территорию Боспора на азиатскую и европейскую половины. Однако Притан это предложение решительно отверг.

С возобновлением военных действий перевес оказался явно на стороне Евмела, который овладел Гаргазой и другими населенными пунктами, державшими сторону Притана. В происшедшем затем решительном сражении Притан был разбит и оттеснен к проливу. Вскоре после этого он капитулировал на условиях отказа от престола в пользу Евмела. После возвращения в Пантикапей Притан еще раз попытался вернуть себе власть, но потерпел неудачу. Ему пришлось бежать в Кепы, где позднее по приказанию Евмела он был убит.

Одержав, таким образом, победу над обоими своими соперниками и овладев единоличной властью, Евмел прежде всего расправился со всеми теми, кто был на стороне его братьев. Многие из сторонников Сатира и Притана вместе со своими женами и детьми были перебиты. По словам Диодора, из них удалось спастись только сыну Сатира, который бежал из Пантикапея к сочувствующему ему скифскому царю Агару.

Однако и после проведения этих репрессий и утверждения Евмела на боспорском престоле в Пантикапее продолжалось брожение. Во время междоусобной войны граждане боспорской столицы были на стороне противников Евмела и теперь не хотели примириться с переходом к нему власти. Чтобы сломить эти оппозиционные настроения и привлечь к себе пантикапейцев, Евмел выступил перед ними с речью. В этой речи он обещал восстановить в городе прежнее самоуправление, даровал пантикапейским гражданам право беспошлинной торговли, которым они пользовались при его предках, обещал освободить их от налогов и, по выражению Диодора, говорил «еще о многом другом».

Не касаясь сейчас целого ряда во многих отношениях интересных подробностей передаваемого Диодором рассказа о междоусобной борьбе сыновей Перисада, следует подчеркнуть главное. Рассказ этот раскрывает перед нами одну из ярких страниц истории спартокидовского Боспора. Во вспыхнувшей междоусобной борьбе участвуют весьма разнородные по своим этническим и социальным признакам силы: и северочерноморские племена, возглавляемые своими племенными вождями — «царями», как называет их Диодор, и греческие и фракийские наемники, и прибрежные рабовладельческие города, и население тех племенных территорий, которые уже давно находились под властью боспорских правителей. Анализируя ход военных действий, нельзя не прийти к выводу, что решающим обстоятельством для конечной победы Евмела была помощь, оказанная ему его союзником — царем татеев Ариафарном. Тем не менее, уже овладев при содействии последнего престолом, Евмел не мог не посчитаться с Пантикапеем. Восстановление прежнего полисного управления этого города, вероятно ущемленного централизаторскими устремлениями непосредственных предшественников Евмела на боспорском престоле, говорит само за себя. Такого рода политическое лавирование, очевидно, было присуще не одному Евмелу, но в большей или меньшей степени характеризовало общую политику боспорского центрального правительства, имевшего дело с весьма неоднородными по своей социальной природе силами. Для господствующего на Боспоре класса эти его особенности, вероятно, таили в себе немалую опасность. В данном случае попытка объединить под властью одного правительства рабовладельческие города с территориями, населенными местными племенами, однако, удалась.

В годы правления Евмела (310–309 — 304–303 гг. до н. э.) Боспор представлял собой большое и сильное государство, претендовавшее на гегемонию и над другими побережьями Черного моря. Об этом говорит все то, что мы знаем о внешней политике Евмела. Он выступает против Лисимаха, оказывая поддержку осажденной Лисимахом на западнопонтийском побережье Каллатии, и переселяет тысячу граждан этого города к себе на Боспор. Силами боспорского флота он ведет решительную борьбу с пиратами на Черном море, чем немало содействует повышению авторитета Боспорского государства в глазах всех припонтийских греков.

Однако большинству широких замыслов Евмела не суждено было осуществиться. В последние годы IV и начале III в. до н. э. Боспор находился уже на грани того периода, который проходит под знаком прогрессирующего упадка и заканчивается восстанием рабов и, правда временной, потерей Боспором своей государственной независимости.