Гегемония Спарты. Коринфская война и «Царский мир» 386 г. - Греция в первой половине IV в. до н. э. - История Древней Греции - История

Естественно, что после крушения Афинской державы ведущей силой в Греции стала победительница Спарта. Однако это отсталое, консервативное государство оказалось гораздо менее, чем Афины, приспособленным к руководящей роли в общегреческой политической жизни.

Характерно, как быстро Спарте пришлось отбросить те демагогические лозунги, с которыми она выступала во время Пелопоннесской войны: «прекращение афинской тирании над союзниками», «автономия порабощенных городов», «свобода Эллады» и пр. По существу, уже Лисандр после битвы при Эгоспотамах создал в Эгейском море новую военноолигархическую «Спартанскую державу» с лаконофильскими олигархическими декархиями (десятками) вместо демократических собраний и советов, с гармостами (военными комендантами) и спартанскими гарнизонами вместо ликвидированных афинских епископов и клерухий. Прежние афинские союзники в действительности остались на положении тех же подданных (υπηκοοι), но лишь как бы переменили свое подданство. Спартанские поборы с них во всяком случае вполне соответствовали афинскому форосу и тоже составляли около 1000 талантов в год. Только все делалось значительно грубее и примитивнее. Всякое проявление самостоятельности жестоко преследовалось. Повсюду гетерии «лучших людей» с помощью спартанской военщины расправлялись с «проклятым демосом». По выражению Плутарха, «всей Элладе после сладкого вина свободы приходилось пить бурду, которой ее угощали кабатчики Лакедемона» (Плутарх. Лисандр, 13, 8). Даже со своими исконными союзниками спартанская олигархия стала держать себя настолько высокомерно, что обижены были и наиболее верные ее союзники — Коринф Спарте силы, и они отказывались теперь посылать свои ополчения в новые походы возглавляемого Спартой Пелопоннесского союза, принявшие откровенный характер карательных экспедиций.

Один из таких походов с усмирительными целями, а именно жестокую расправу в 401—400 гг. до н. э. с демократической Элидой, описывают с явным возмущением и Ксенофонт («Греческая история», III, 2, 21—31), и Диодор (XIV, 17), и Павсаний (III, 8, 2). По словам Ксенофонта, эфоры и народное собрание Спарты «постановили дать хороший урок элейцам» за старые обиды и потребовать у них роспуска Элейского союза («чтобы они даровали свободу подчиненным городам»). Элейцы отказались, заявив при этом, что, очевидно, «лакедемоняне хотят поработить себе всех эллинов» (Диодор). В ответ на это спартанцы двинули против Элиды все военные силы Пелопоннесского союза, принудив участвовать в походе даже афинян. Два года элейцы-демократы мужественно сопротивлялись, а спартанцы и их союзники, как сообщает Ксенофонт, беспощадно опустошали всю страну, «сжигая и истребляя все вокруг себя и захватив в этой области много скота и рабов». Они не пощадили даже окрестностей священного округа Олимпии, разрушили предместья города Элиды и знаменитые гимнасии, в которых тренировались олимпийские атлеты. В самом городе Элиде они пытались через своих приспешников свергнуть демократическое правительство и силой установить олигархию во главе с упомянутым уже богачом Ксением, «измерявшим свое серебро медимнами». Переворот, однако, не удался, так как, по словам Ксенофонта, «народ вышел на бой во главе со своим вождем Фрасидеем, а учинившие побоище (сторонники Ксения) бежали к лакедемонянам». Все же элейцам пришлось и Фивы; в них приобретали перевес враждебные наконец подчиниться, распустить свой союз и вступить в союз с лакедемонянами, чтобы по крайней мере избежать грозившей им утраты заведования олимпийским святилищем и руководства олимпийскими празднествами.

О другой, еще более жестокой расправе спартанцев, учиненной ими в 399 г. до н. э. над жителями Гераклеи (во Фтиотиде) и Этеи тоже из мести за старые обиды, сообщает Диодор (XIV, 38, 4—5): «В Гераклее, что близ Трахина, произошел какой-то мятеж (демократический переворот. — авт.), и лакедемоняне послали туда Гериппида, чтобы он привел государственные дела гераклейцев в порядок. Прибыв в Гераклею, он собрал весь народ на собрание и, окружив всех собравшихся вооруженным отрядом, арестовал виновников мятежа и всех их, в числе около пятисот, казнил. Затем он повел войну против жителей местностей, прилегающих к Этее, отпавших от лакедемонян; поставив их в самое тяжелое положение, он принудил их оставить свою область. Большая часть их вместе с детьми и женами бежала в Фессалию и лишь через пять лет смогла вернуться назад благодаря содействию беотийцев».

Под тем же предлогом «восстановления порядка», «освобождения» и «автономии» Спарта стремилась расширить свою новую державу и за счет греческих городов побережья Малой Азии. Здесь тоже везде насаждались олигархии, настолько подчинявшиеся Спарте, что даже Ксенофонт должен был признать фиктивность их самостоятельности: «греческие города (Малой Азии. — авт.), — сообщает он, — беспрекословно повиновались приказаниям каждого лакедемонянина» («Греческая история», III, 1, 5).

Однако здесь «освободительная» миссия Спарты столкнулась с интересами Персидской державы, так как в разгар Пелопоннесской войны Спарта сама же пожертвовала свободой малоазийских городов, согласившись в обмен на персидские субсидии признать над ними власть персидского царя (договоры 412 и 411 гг. до н. э.). И этот конфликт Спарты с Персией за господство в восточной части Эллады спас греческий мир от полного и длительного подчинения его спартанскому владычеству и от неразрывно связанного с последним террористического режима реакционных олигархических элементов.

Прелюдией к открытому столкновению Спарты с Персией являлся знаменитый поход «десяти тысяч», т. е. большого отряда греческих наемников в составе армии персидского царевича Кира против брата его, персидского царя Артаксеркса II. Поход этот блестяще описан в «Анабасисе» Ксенофонта, участника его сперва в качестве скромного наблюдателя («молодого философа из Афин», как он себя рекомендует сам), затем одного из главных командиров.

Кир, занимавший должность сатрапа Лидии, щедро помогал Спарте в период Пелопоннесской войны и теперь сам сильно рассчитывал на ее содействие своим планам. Но его главный сторонник и личный друг, недавно всесильный Лисандр, был в это время уже в опале, так как спартанская правящая клика стала справедливо подозревать его в опасных для нее политических намерениях — в стремлении заменить наследственную и двойную, а потому бессильную монархию в Спарте правлением «достойнейшего из Гераклидов», т. е., естественно, его самого. Поэтому спартанское правительство согласилось лишь на весьма осторожные и скрытые меры помощи Киру — позволило его вербовщикам набирать добровольцевнаемников по всему Пелопоннесу, а наварху Самию, командиру пелопоннесского флота, был отдан приказ прикрыть движение войска Кира вдоль побережья Киликии от возможного нападения царских войск из Сирии, где Артаксеркс собирал в это время большую армию для подавления вспыхнувшего восстания в Египте.

Начальником объединенных наемных отрядов Кира стал тоже, несомненно с разрешения спартанского правительства, видный спартанец, бывший гармост Византия, Клеарх.

Поход Кира кончился неудачно. Кир слишком медленно и осторожно вел свое наступление на центр Персидской державы, дал время и возможность своему противнику собрать против себя громадные силы и погиб в решительном сражении при Кунаксе на берегу Евфрата, в 25 км от Вавилона (3 сентября 401 г. до н. э.).

Азиатский контингент армии Кира немедленно рассеялся. Но греческий отряд наделал много хлопот и неприятностей персам: он не только оказался победителем на своем крыле, отбил все атаки сосредоточенных против него после гибели Кира громадных сил персов, овладел полем сражения и отказался сдаться, но даже провозгласил персидским царем одного из. друзей Кира, знатного перса Ариэя. Все попытки персов ликвидировать эту горсть смельчаков, забравшихся в самое сердце Персидской державы, были тщетны.


Даже когда персидскому сатрапу Тиссаферну удалось хитростью, будто бы для переговоров,


Даже когда персидскому сатрапу Тиссаферну удалось хитростью, будто бы для переговоров, заманить к себе всех начальников отряда (Клеарха, Проксена, Менона и др.) и коварно перебить их в своей палатке, простые греки-воины не поддались панике и не растерялись: несмотря на разноплеменность (здесь были элейцы, аркадяне, ахейцы, беотийцы, афиняне, фессалийцы и др.), они сошлись, как привыкли это делать в своих родных городах, на общенародное собрание, спокойно и здраво обсудили свое критическое положение, общим голосованием выбрали новых вождей — спартанца Хейрисофа, беотийца Тимасиона, афинянина Ксенофонта — и решили во что бы то ни стало пробиться на родину.

Так как прямой путь на запад был закрыт превосходящими силами персидской армии, «десять тысяч» в течение шести месяцев, в самых тяжелых зимних условиях, по засыпанным снегом горным тропам Курдистана и Армении, неотступно преследуемые персидскими отрядами и враждебно настроенными к ним местными племенами кардухов (курдов), совершили организованный отход к берегу Черного моря и наконец вышли к нему близ Трапезунта. Их оставалось не больше 8000, когда они с бесчисленными приключениями добрались до Византия, где большая часть из них, с Ксенофонтом во главе, нанялась на службу в спартанскую армию, начавшую в это время открытые военные действия против персов в Малой Азии.

В повествовании Ксенофонта о походе горсти греков вглубь Азии (это сочинение его написано в 370-х гг. до н. э.) проявляются те идеи, на основе которых возникли многие политические течения, определявшие жизнь Греции в IV в. до н. э. Подчеркивается вся важность и необходимость единства греческого мира: осуществленное даже в малом, оно способно творить чудеса! Одновременно с тем сгущенными красками изображается вся гнилостность персидских порядков, вся беспомощность рассыпающейся гигантской державы «великого царя». Она сулит сказочно неисчерпаемую и легкую добычу, если только греки прекратят свои разногласия! Этими идеями была насыщена тогдашняя общественная атмосфера. Они были в предельно краткой и яркой форме выражены Исократом в его знаменитой фразе «Панегирика», написанного в 380 г. до н. э.: «Перенесем войну в Азию, а счастье Азии к нам».

Неудачный поход Кира и оказанная ему Спартой поддержка привели к открытому разрыву последней с Персией. Присланный в Малую Азию с обширными полномочиями в качестве главнокомадующего заклятый враг погибшего честолюбивого царевича Тиссаферн немедленно начал репрессии против лаконофильских олигархий малоазийских городов и восстановление в них в связи с этим демократического управления. Встревоженные олигархи завопили о нарушении «свободы» греческих городов и нарядили в Спарту посольство с жалобами. «Эти послы просили спартанцев, как защитников всей Греции, позаботиться и о них, азиатских греках, спасти их страну от опустошений и выступить на защиту их свободы», — пишет Ксенофонт («Греческая история», III, 1, 3).

Чтобы не потерять своего престижа, спартанцы, весьма стесненные и внутренними делами, отправили в Ионию в 400 г. до н. э. только небольшой 5-тысячный отряд с гармостом Фиброном во главе, который, собрав ополчения ионийских городов и взяв к себе на службу остатки «кирян» (наемников Кира) во главе с Ксенофонтом, начал «освобождение» Эолии и захватил Пергам.

Впрочем, «освободители» больше занимались грабежом, и жалобы потерпевших заставили спартанские власти вскоре заменить Фиброна другим гармостом — Деркилидом, который хотя и придал военным операциям более широкий и пристойный характер (поднял дисциплину среди распустившихся наемников, не обижал союзников, заставил даже своих солдат целое лето работать над постройкой большой стены, защитившей сразу 11 городов Херсонеса Фракийского от набега фракийцев), но больше действовал дипломатическим путем, стараясь перессорить между собой персидских сатрапов Тиссаферна и Фарнабаза, за что и получил прозвище «хитрого Сисифа». По существу говоря, война еще ограничивалась мелкими набегами на отдельные непокорные Спарте города Троады и побережья Пропонтиды (например, Лампсак) и мелкими стычками с войсками малоазийских сатрапов. Основная персидская армия была занята в Египте, который персам никак не удавалось подчинить. Но с обычной своей медлительностью, затягивая решительное выступление всякими переговорами и перемириями, персидский царь подготовлял в Карии мощный флот, организация которого была поручена бывшему афинскому стратегу Конону, непримиримому врагу Спарты, поступившему теперь на службу Персии.

Лишь в 396 г. до н. э., после подавления движения Кинадона, Спарта оказалась в состоянии направить в Малую Азию более крупные военные силы — 3000 неодамодов (неполноправных граждан-спартиатов) и 6000 пелопоннесских союзников во главе с самим царем Агесилаем. Ему сопутствовал особый штаб из 30 «равных», возглавляемый Лисандром, и в его распоряжение был предоставлен большой флот, навархом которого стал вскоре брат жены Агесилая Писандр. Поход Агесилая начался с помпезной церемонии: Агесилай, изображая нового Агамемнона, свое отплытие в Азию совершал из Авлиды, откуда когда-то греки отправились в поход под Трою. Но торжественное жертвоприношение было испорчено всадниками, посланными демократическим правительством Беотии, которые сбросили с алтарей жертвенное мясо и воспрепятствовали завершению этой религиозной демонстрации: в Беотии уже подготовлялось большое движение против спартанского господства в Греции.

Сделав Эфес своей главной базой, Агесилай в продолжение двух лет устраивал опустошительные походы внутрь страны — в Лидию и Фригию. Близ Сард он одержал значительную победу над войсками Тиссаферна, за что царь Артаксеркс приказал отрубить голову когда-то всесильному сатрапу-главнокомандующему. Агесилай проявлял в этой «войне с варварами» всю характерную для спартанских нравов грубость и жестокость: так, чтобы унизить Лисандра, пользовавшегося в Малой Азии громадным авторитетом со времени своей навархии, Агесилай отстранил его от всех военных дел и сделал своим креодетом, т. е. стольником, заведующим своим столом (Плутарх. Агесилай, 8; Лисандр, 23); добычи он награбил такое количество, что пришлось ее отдать на хранение в храм Артемиды Эфесской, а рабов угонял отовсюду столько, что во время похода, чтобы предохранить свои марширующие колонны и обозы от налетов персидских конных стрелков, по обе стороны его передвигающейся армии гнали толпы закованных, раздетых догола пленных (Полиен, II, 1, 30; Фронтин, 1, 4, 2). От персов Агесилай требовал, чтобы они дали азиатским городам «такую же автономию, какую имеют города метрополии» (Ксенофонт. Греческая история. III, 4,5).

Однако эта вызывающе шумная экспансионистская политика Спарты лишена была всякой твердой основы и представляла собой лишь опасную авантюру зазнавшегося победителя 404 г. до н. э., переоценившего свои временные успехи и свои действительные силы. Очень скоро в связи с этим стала выявляться вся фактическая слабость нового «властелина Эллады». Оба сатрапа Малой Азии — и заменивший казненного Тиссаферна Тифравст, бывший визирь царя, и подчиненный ему сатрап Фригии Фарнабаз, чтобы приостановить дальнейшие успехи Агесилая, предприняли весьма ловкие дипломатические шаги. Начав переговоры и добившись восьмимесячного перемирия, они стали еще усиленнее вести подготовку флота в Карии, куда Агесилай не решался проникнуть, несмотря на настояния правительства Спарты, уже заметившего опасный характер этих приготовлений. А с другой стороны, они принялись всячески содействовать все разраставшемуся движению протеста против спартанского хозяйничанья в самой Греции. «В то время как Агесилай грабил Азию, — пишет Полиен, — Конон, будучи союзником Фарнабаза, убедил перса послать золото для подкупа демагогов в греческих городах» (I, 48, 3). То же, и с еще бóльшими подробностями, сообщает о Тифравсте Ксенофонт: «Он шлет (в. 395 г. до н. э.) в Грецию родосца Тимократа (на Родосе в это время произошел демократический переворот), дает ему с собой деньги золотой монетой, равноценной приблизительно пятидесяти талантам серебра, и поручает ему попытаться вручить эти деньги виднейшим политическим деятелям в греческих государствах, взяв с них клятвенные заверения, что они возбудят войну против лакедемонян. Тимократ отправился в Грецию и подкупил: в Фивах — Андроклида, Исмения и Галаксидора, в Коринфе — Тимолая и Полианфа, в Аргосе — Килона (все вожди народных партий.— авт.) и их единомышленников. Что же касается афинян, то они и без подкупа жаждали этой войны, считая несправедливым, чтобы над ними властвовали другие» (Ксенофонт. Греческая история, III, 5, 1—2). Последняя фраза лаконофила и врага демократии Ксенофонта показывает, что и без «подкупа демагогов» в Греции скопилось достаточно горючего материала и что деньги персов шли не столько на предательский подкуп, сколько на организационные мероприятия по подготовке большого выступления против Спарты (ср.: Оксиринхская «Греческая история» 2, 2—5). Тем более, как можно установить, что и пришли эти деньги в такое время (конец 395 г. до н. э.), когда в Фивах уже началось само по себе (летом 395 г. до н. э.) движение антиспартанское.

Ксенофонт сообщает, что спартанцы уже давно были возмущены «наглостью фиванцев в отношениях к ним» («Греческая история», III, 5, 5). Действительно, Фивы стали центром всех оппозиционных элементов. Из всех прежних союзников Спарты Фивы более других выиграли от поражения Афин. Сам город вырос вдвое, так как в него переселены были жители многих других беотийских городов, не имевших укреплений и стоявших под ударами афинян (Эрифра, Скафа, Сколы, Авлиды, Потний и многих других). «Еще больше, однако, увеличилось благостояние города, — сообщает неизвестный автор «Греческой истории», найденной в 1907 г. в Оксиринхе, — когда фиванцы, вместе с лакедемонянами, засели в Декелее, укрепленной ими для борьбы с афинянами: они скупали за бесценок рабов и всякую другую военную добычу; будучи соседями, они перевезли к себе всю движимость из этой страны, начав со строительного материала — дерева и кирпича... а ведь Афинское государство достигло к этому времени высшей степени процветания... и афиняне прилагали все усилия, чтобы украсить и укрепить свою страну» (Оксиринхская «Греческая история», 12, 3—5). За это время особенно окреп Беотийский союз под гегемонией Фив. В фиванской цитадели Кадмее заседал и ведавший общесоюзными делами союзный совет городов Беотии, выбранный по 11 округам, на которые была разделена вся область (по 60 депутатов от округа). По тем же округам избирались 11 беотархов (начальников Беотии), главный военно-исполнительный орган; беотархи распоряжались общебеотийской армией (каждый округ выставлял 1000 гоплитов и 100 всадников) и заведовали чеканкой общебеотийской монеты с изображением щита, символа совместной обороны. Политическими правами, однако, пользовались лишь землевладельцы, крупные и мелкие; немногочисленные же ремесленники и торговцы к участию в государственном управлении не допускались (Аристотель. Политика, III, 3, 4 и VI, 4, 5).

В связи с этим в Беотии долгое время господствовала олигархия богатых «всадников», крепко державшаяся спартанской ориентации, враждовавшая с Афинами и оказывавшая Спарте крупнейшую поддержку во время Пелопоннесской войны: даже после сдачи Афин в 404 г. до н. э. олигархическое правительство Фив требовало полного разрушения Афин и продажи всех афинян в рабство. Но вскоре после окончания Пелопоннесской войны в Беотии произошел государственный переворот: лаконофильская партия «всадников», возглавлявшаяся Леонтиадом и Астием, потеряла преобладание, и власть перешла к группировке средних и мелких землевладельцев, резко враждебной Спарте, с Исмением и Андроклидом во главе. Опасаясь обычных репрессий со стороны «владык всей Эллады», Исмений и его сторонники начали широкую антиспартанскую агитацию: «они стремились к свержению власти лакедемонян, рассчитывая на субсидии, обещанные персидским послом, и будучи уверены, что коринфяне, аргивяне и афиняне примут участие в этой войне» (Оксиринхская «Греческая история», 13, 1). К лету 395 г. до н. э. из-за нападения фиванцев на верную Спарте Фокиду отношения стали столь напряженными, что, несмотря на незаконченную войну в Азии, спартанцы решили не откладывать больше расправы с Беотийским союзом. Осенью 395 г. до н. э. царь Павсаний во главе лакедемонского войска и всех ополчений Пелопоннесского союза (опять за исключением коринфян) двинулся в Беотию, а Лисандр был послан с особым отрядом в Фокиду с поручением вести ему навстречу войско фокидян и отложившегося от Фив Орхомена. Имелось в виду широко задуманной комбинированной операцией сразу же сломить сопротивление непокорных беотийцев.

Но Спарта явно просчиталась и недооценила силы Фив и их союзников. Призыв фиванских послов «положить конец спартанской заносчивости» (Ксенофонт. Греческая история, III, 5, 15) вызвал живейший отклик даже в разоруженных Афинах, и по предложению вождя афинский демократии Фрасибула, афинское народное собрание единодушно приняло постановление о заключении «вечного союза» с Фивами (известен фрагмент надписи этого постановления). Слишком поспешно двинувшийся в центр Беотии Лисандр был окружен фиванскими войсками под стенами сильно укрепленного беотийского города Галиарта: сам Лисандр погиб в бою, а отряд его был рассеян. Когда же к Галиарту прибыл опоздавший Павсаний, то и ему стала угрожать та же участь: он нашел перед Галиартом выстроенную к бою всю армию Беотийского союза, а в тыл ему уже заходили войска афинян, предводительствуемые Фрасибулом. Павсаний предпочел под предлогом переговоров о выдаче тела Лисандра предложить перемирие и отступить из Беотии со своей весьма деморализованной армией. Отступающие «лакедемоняне шли в унынии, фиванцы же относились к ним крайне заносчиво, и если кто-либо сворачивал хоть на шаг с пути, заставляли его ударами снова вступать на дорогу»,— сочувственно описывает Ксенофонт это печальное отступление «непобедимой» спартанской армии. По прибытии в Спарту царь Павсаний был предан суду, присужден к смертной казни и умер в тегейском храме Афины Алеи, в котором искал убежища.

Поражение под Галиартом повело к немедленному восстанию в большей части Греции. К фиваноафинскому союзу присоединились Аргос, Коринф, Евбея, Акарнания, Локрида, города Халкидики, часть Эпира. В Фессалии подняла голову враждебная Спарте партия, и с ее помощью Исмений выгнал спартанцев из захваченного ими Фарсала. Затем он овладел Гераклеей Трахинской, наголову разбил фокидцев и тем освободил всю Среднюю Грецию от спартанского ига (Диодор, XIV, 82). На общем конгрессе, собранном союзниками, вождь коринфских демократов Тимолай предложил немедленно начать наступление на саму Спарту: «Те, которые хотят уничтожить осиное гнездо, подвергнутся многим укусам, если попытаются ловить вылетающих ос; если же они поднесут огонь к гнезду, пока осы внутри, то, не получив никакого повреждения, совладают с осами» (Ксенофонт. Греческая история, IV, 2, 11—13). Союзники начали уже сосредоточивать свои войска на юг от Коринфского перешейка, у Немеи, и только типичные для греческих симмахий споры о гегемонии помешали быстрому осуществлению плана похода на Спарту. Таково было начало так называемой «Коринфской войны» (весна 394 г. до н. э.) — первого объединенного выступления греческих демократических государств против возглавляемой Спартой олигархической реакции.

В Спарте правящая олигархия быстро осознала, по выражению Ксенофонта, что «отечество

В Спарте правящая олигархия быстро осознала, по выражению Ксенофонта, что «отечество в опасности» и, в противоположность своей обычной медлительности, срочно приняла самые крайние меры. Все наличные военные силы, свои и покорных ей пелопоннесских государств, в количестве около 23 000 (из них около 6000 спартанских гоплитов) были двинуты против не успевших еще сосредоточить всю свою армию союзников: их собралось к Немее лишь около 15 000 (цифры Диодора, см.: XIV, 82, 10 и 83, 1, более достоверны, чем Ксенофонта, см.: «Греческая история», IV, 2, 16). Агесилаю, как сообщает Ксенофонт (IV, 2, 2), был послан «приказ как можно скорее спешить на помощь отечеству». Собрав все имевшиеся в его распоряжении военные силы, пополнив их контингентами малоазийских городов и отрядами наемников, на что он не жалел расходовать свою громадную азиатскую добычу (она составила сумму не меньше чем 100 талантов — см.: Ксенофонт. Греческая история, IV, 3, 21), Агесилай с такой поспешностью двинулся через Геллеспонт и Фракию в Грецию, «что тот путь, который был пройден персидским царем (Ксерксом в 480 г. до н. э. — авт.) за год, отнял у него меньше месяца» (Ксенофонт. Агесилай, 2, 1).

Но все это оказалось достаточным только для того, чтобы не допустить похода союзников на Спарту. После ожесточенной битвы на реке Немее (в ней пало до 4000 бойцов) пелопоннесская армия в состоянии была оттеснить войска союзников из Немейской области и занять Сикион, но союзники сильно укрепились на Истме и отрезали спартанцам путь в Среднюю Грецию. Одновременно армия Агесилая пробилась через враждебную Фессалию в Беотию и в ожесточенной битве при Коронее опрокинула пытавшиеся преградить ей путь соединенные силы фиванцев, афинян, аргосцев, коринфян, евбейцев и локридцев. Но решающего успеха в Средней Греции она тоже достигнуть не смогла; мало того, сам Агесилай в битве при Коронее был жестоко изранен, а попытка его заместителя полемарха Гилида совершить вторжение в Локриду закончилась гибелью последнего и крайне опасным отступлением его отряда. При таких условиях Агесилай даже не решился форсировать Коринфский перешеек, сильно укрепленный союзниками, распустил все вспомогательные отряды из Ионии и Эолии и с оставшимися у него воинами из спартанцев и пелопоннесцев морем, через Коринфский залив, переправился на родину.

Таким образом, скоро стало ясно, что сил у Спарты недостаточно, чтобы держать в подчинении Грецию. Вместе с тем для демократий Фив, Афин, Коринфа и Аргоса, забывших свои старые разногласия и объединившихся в общей ненависти к консервативной Спарте и к покровительствуемым ею олигархическим элементам, открывались новые пути к созданию более тесного и длительного содружества.

Вскоре положение в Греции еще более осложнилось в результате открытого вмешательства третьей, внешней и превосходящей обоих противников силы — Персии. Как раз перед самой битвой при Коронее, в августе 394 г. до н. э., Конон вместе с Фарнабазом, назначенным главнокомандующим морскими силами персов, закончив подготовку мощного персидско-финикийского флота, выйдя с ним в море, нанес при Книде, близ Родоса, сокрушительный удар флоту пелопоннесцев: были захвачены 50 из 85 пелопоннесских триер и погиб сам спартанский наварх, шурин Агесилая Писандр. Эта победа сразу ликвидировала все приобретения Спарты в Малой Азии и на Эгейском море: везде выгоняли спартанских гармостов и олигархов, вводили демократические порядки, прославляли Конона как освободителя и подносили щедрые дары Фарнабазу. Весной 393 г. до н. э., пополнив свой флот большим количеством греческих кораблей с Геллеспонта, Эолии и Ионии и организовав свою основную базу на острове Мелосе, Конон с Фарнабазом двинулись к берегам Пелопоннеса и стали подвергать их опустошению. Фарнабаз отпустил большие средства коринфянам на постройку новых кораблей и Конону на восстановление Длинных стен и укреплений Пирея: «Конон приплыл с флотом из 80 триер в Пирей... нанял за плату большое число мастеров и, дав им в помощь весь свой экипаж, в короткое время выстроил большую часть стен; фиванцы также прислали 500 мастеров и каменщиков, равно как и некоторые другие государства» (Диодор, XIV, 85, 2—5). По словам Ксенофонта, Фарнабаз даже «причалил к Коринфскому Истму и обратился здесь к союзникам с увещеванием храбро сражаться и выказать себя верными персидскому царю!» (Ксенофонт. Греческая история, IV, 8, 8).

Таким образом, одновременно с ослаблением Спарты можно наблюдать значительное усиление влияния Персии в Греции. Персидское золото играло важную роль не только в войне с недавними «владыками Эллады», но и во всей внутренней жизни объединившихся против Спарты греческих государств. На персидские субсидии Беотия стала чеканить первую в Греции золотую монету, а опустошенная афинская казна с 392 г. до н. э. вдруг оказалась в состоянии выдержать расходы по оплате посещений народного собрания. В связи с этим следует поставить и замечание Ксенофонта: «С этого времени (т. е. после 392 г. до н. э.) всенародные походы обеих воюющих сторон прекратились... обе стороны продолжали ожесточенную войну, но только при помощи наемников» («Греческая история», IV, 4, 14). Спарта это делала за счет громадной персидской добычи Агесилая, союзники — за счет прямых персидских субсидий. Особенно прославился как раз в это время молодой и талантливый командир афинского наемного отряда Ификрат, большой знаток и теоретик нового военного дела. Своих наемных воинов он вооружал облегченным вооружением (они назывались пельтастами, от слова πελτη — особый легкий круглый щит) и снабжал метательными дротиками. Подвижные подразделения пельтастов способны были к быстрым переходам, стремительным атакам с флангов и тыла, к быстрым отступлениям, после того как им удавалось нанести достаточный урон неповоротливой фаланге гоплитов, для которой они сделались настоящей грозой.

Но помощь правительства персидского царя демократическим государствам Греции была слишком противоестественным явлением, чтобы стать длительной и солидной. Персия могла лишь использовать их силы для борьбы с угрожавшей ей экспансией Спарты, но, конечно, не собиралась допустить их дальнейшего роста и тем более их объединения, значительно более опасного для нее, чем весьма шаткая гегемония Спарты. Опыт борьбы с Афинским морским союзом V в. до н. э. и Каллиев мир 449 г. до н. э. не могли изгладиться из памяти персидских дипломатов.

А между тем развитие событий в Греции шло, несомненно, в этом направлении. Стремления к сплочению и объединению у боровшихся против Спарты союзников становились все более заметными. Содействовали этому в особенности приемы борьбы, к которым принуждена была прибегать все более слабевшая Спарта. Бессильная справиться со своими противниками чисто военными способами, крепко запертая на территории Пелопоннеса, спартанская правящая клика стала все шире использовать испытанные ею уже во время Пелопоннесской войны средства: беспощадное опустошение слабо охраняемых территорий, а также возбуждение социальных антагонизмов и помощь олигархическим группировкам в лагере своих врагов. В 392 г. до н. э. это вызвало кровавую резню, а затем и настоящую гражданскую войну в Коринфе, являвшемся главным опорным пунктом и узловым центром всей системы оборонительной линии союзников на Истме. Здесь, по далеко не беспристрастному рассказу Ксенофонта, в связи с опустошением коринфских земель спартанцами «лучшие люди желали во что бы то ни стало мира: сходясь, они беседовали об этом друг с другом» — т. е. организовали олигархический заговор. Внезапно, во время Евклейских празднеств, когда народ был занят состязаниями, заговорщики захватили коринфский акрополь — Акрокоринф, но не могли в нем удержаться и бежали к спартанцам в Сикион. Тогда в городе началась жестокая резня всех «знатных» и «лучших», подозреваемых в соучастии: «один погиб стоя, во время дружеской беседы, другой сидя, третий в театре, а иные даже при исполнении обязанностей арбитра на состязаниях... Знатные граждане бросились искать убежища — одни к подножью статуй богов, стоявших на агоре, другие к алтарям, но убивали и прильнувших к алтарям. В этот день погибло очень много людей старшего возраста, так как ими-то преимущественно и была наполнена агора — более молодые действовали на Акрокоринфе» (Ксенофонт. Греческая история, IV, 4, 2—5). Тогда, чтобы «установить законный порядок» (т. е. недавно свергнутую в Коринфе лаконофильскую аристократию), уцелевшие заговорщики открыли спартанцам и беглецам-олигархам ворота на огражденную стенами дорогу, соединявшую город Коринф с его гаванью Лехеем. Произошла ожесточенная битва в узком пространстве между двумя стенами: «На маленьком пространстве погибло так много народа, что можно было там увидеть людей, лежавших огромными кучами, как лежат кучи зерна, дерева, камней» (там же, 12). Спартанцам, правда, не удалось взять Коринфа, так как на помощь успели подоспеть аргосцы и афиняне, но они захватили его гавань Лехей и разрушили часть соединявших его с городом Длинных стен. Но это, с другой стороны, побудило демократию Коринфа вступить в тесную связь с исконным врагом Спарты — Аргосом, снять пограничные камни и установить даже общие государственные органы.

Наши источники сохранили, к сожалению, лишь отрывочные сообщения о напряженной социальной борьбе, которая кипела в это время в различных греческих полисах. Сведения об этом касаются лишь Коринфа и Родоса, где перевороты следовали один за другим. На острове Родосе уже летом 395 г. до н. э. при содействии Конона произошло свержение олигархии. В то время как солдаты Конона заняли гавань, вооруженные кинжалами демократы собрались на городской площади и с криками «Граждане, спешите, идем на тиранов!» ворвались в здание, в котором заседали олигархи, возглавляемые неким Диагором, и перебили их. Затем «устроившие избиение созвали народное собрание, отменили действовавшее государственное устройство и учредили демократию, отправив в изгнание немногих из граждан» (Оксиринхская «Греческая история», 10, 1—4). После этого Родос стал верным союзником Афин.

Но несколько позднее олигархи, несомненно при содействии Спарты, собрались с силами и в свою очередь опрокинули демократию. Подробности об этом сообщает Диодор (XIV, 97): «Лаконофильская партия на Родосе восстала против демократии и изгнала из города сторонников Афин. Последние собрались вместе, выступили против них вооруженной массой и пытались снова захватить власть, но верх одержали союзники лакедемонян: многие (из демократов) были перебиты, а успевшие бежать были объявлены изгнанниками. Тотчас вслед за тем родосские олигархи отправили послов в Лакедемон с просьбой о помощи, из опасения, чтобы их сограждане не организовали нового переворота». Действительно, раньше, чем успели прийти на помощь 8 посланных из Пелопоннеса кораблей, «демократы захватили на Родосе в свои руки власть и одержали победу и на суше и на море, обладая триерами, в два раза превосходящими по численности пелопоннесскую эскадру». Тогда посланы были еще 12 пелопоннесских кораблей под командой Телевтия, брата царя Агесилая, с приказом «позаботиться о тех, которые изъявили желание быть друзьями лакедемонян и всячески вредить врагу» (Ксенофонт. Греческая история, IV, 8, 20—23), что, естественно, вызвало посылку родосским демократам и афинской помощи.

Так в связи с необходимостью взаимной поддержки и опоры стала укрепляться связь между полисами, восстановившими демократический строй.

Вместе с тем заметно восстанавливалась также былая морская мощь Афин и даже появились признаки возрождения Афинского морского союза. Конон стал первым человеком в Афинах: его называли «вторым Фемистоклом», поставили его статую рядом с «царским портиком» (Павсаний, I, 3, 2) — какой чести еще никто раньше не удостаивался. Закончив постройку афинских стен, Конон ревностно принялся за восстановление афинского флота. Сам очень богатый человек, он, по-видимому, ясно понимал, что только путем воссоздания Афинской морской державы и связанных с ней материальных выгод для демоса в виде хлебных, денежных, земельных раздач можно удержать от восстания голодающую народную массу. Его сторонники прямо заявляли народному собранию, что «одни стены не кормят» и что следует восстановить и прежнее морское господство. Момент же казался удобным. Большинство островов Эгейского моря, освобожденных Кононом от произвола спартанских гармостов, сами искали сближения с Афинами и поддержки с их стороны — среди них Родос, Кос, Хиос, Киклады, Лесбос, Имброс и Скирос, последние даже приглашали прежних клерухов вернуться на их участки. Афинское правительство вошло в тесную связь с крупнейшими городами Малой Азии и Пропонтиды — Эфесом, Кизиком, Византием; боспорский царь Сатир I предоставил афинским хлебным торговцам особые привилегии на вывоз хлеба, правитель Кипра Евагор был личным другом Конона и испытанным союзником Афин.

Это все начинало, однако, уже беспокоить не только Спарту, но и враждебную ей Персию. На этой почве спартанцы, бессильные одолеть своих противников военным путем, начали сложную и длительную дипломатическую игру, которая в конце концов и привела к их полному торжеству. Спартанский наварх Анталкид, оказавшийся очень ловким дипломатом, явился в Сарды к сатрапу Тирибазу и, пугая его растущей мощью Афин, предложил ему содействовать заключению мира между Персией и Спартой. В Сарды вызваны были представители от союзников (афиняне ввиду важности дела послали во главе своего посольства самого Конона), и под председательством персидского сатрапа состоялся настоящий мирный конгресс (конец 392 г. до н. э.). Анталкид предложил такие условия, от которых, по словам Ксенофонта (IV, 8, 14), «Тирибаз пришел в восторг»: «Лакедемоняне не оспаривают у царя греческих городов, находящихся в Азии, — с них достаточно и того, чтобы прочие города и острова объявлены были автономными; поскольку мы согласны на эти условия, чего ради царь будет воевать с нами и расходовать деньги». Спарта, таким образом, отказывалась от своих прежних претензий на «освобождение» малоазийских земляков и полностью жертвовала их «варварам»; зато под знакомым уже лозунгом «автономия» скрывалось требование роспуска всех греческих союзов, кроме Пелопоннесского, который трактовался лишь как «содружество», и, следовательно, полное восстановление господства Спарты над всей распыленной Грецией. Конечно, такое предложение могло вызвать только полное возмущение среди афинян, беотийцев, аргивян, да и сам персидский царь не был согласен на чрезмерное усиление недавно враждебной Персии Спарты. Соглашение не состоялось, и участники переговоров разъехались, но пробный ход со стороны Спарты был уже сделан. Мало того, сатрап Тирибаз велел посадить Конона в тюрьму, «как преступника против царя», а Анталкиду дал денег на организацию лакедемонского флота, который должен был препятствовать дальнейшим успехам Афин на море.

Безрезультатно кончился и другой мирный конгресс, собранный в следующем, 391 г. до н. э. в Спарте: афиняне были представлены на нем оратором Андокидом и др., так как Конон, сумевший бежать из персидской тюрьмы, вскоре умер. Спарта выступила вновь со сходными предложениями, но соглашаясь уже на признание Беотийского союза, а Афинам согласна была разрешить владение тремя островами — Лемносом, Имбросом и Скиросом, где уже вновь появились афинские клерухи, а также постройку флота. Несмотря на горячую защиту предложений Спарты Андокидом (до нас дошла его речь «О мире»), афинское народное собрание после бурных дебатов эти мирные условия отвергло: афинский демос мечтал о восстановлении своей державы в полном объеме.

Война продолжалась после этого еще целых пять лет, но без особого проявления энергии как с той, так и с другой стороны. Союзники по-прежнему главным образом старались накрепко запереть для спартанцев путь через Истм и тем воспрепятствовать их вторжениям в Беотию и Аттику и блокировать их в Пелопоннесе. Они твердо удерживали Коринф и его Длинные стены: чтобы восстановить разрушенную в 392 г. до н. э. спартанцами часть их, афиняне «прибыли сюда всенародным ополчением с каменщиками и плотниками и в несколько дней выстроили самым тщательным образом западную стену, обращенную к Сикиону (занятому спартанцами), после чего уже гораздо более спокойно сооружали восточную стену» (Ксенофонт. Греческая история, IV, 4,18). Из-за этих укреплений Ификрат со своими подвижными отрядами наемников делал удачные вылазки во Флиунтскую область и многие другие местности Аркадии, а один раз ему удалось истребить под самыми стенами Коринфа значительный лакедемонский отряд. Спартанцы тоже ограничивались отдельными набегами на территорию союзников — на Акарнанию, Арголиду, мелкие селения и города Истма: они крепко удерживали гавань Коринфа Лехей, затрудняя тем самым сообщение Коринфа с морем. Пленных, даже укрывавшихся в храмах, они немедленно продавали в рабство, так же как и захваченный скот и другую добычу, все насаждения беспощадно вырубали и сжигали, так что подвергавшиеся их нашествию территории превращались в пустыню. Когда им удалось захватить остров Эгину, они стали отсюда делать такие же разбойничьи набеги на берега Аттики, захватывали рыболовные суда, а однажды даже ворвались в Пирей и угнали несколько торговых кораблей с их экипажами.

Борьба обратилась в войну на истощение противника. А тем временем спартанские дипломаты во главе с Анталкидом вели усердную агитацию при персидском дворе, стремясь добиться полного разрыва Персии с союзниками, и в особенности с Афинами. И афиняне невольно содействовали спартанской дипломатии своими растущими успехами на море. В 389 г. до н. э. значительная афинская эскадра, в 40 триер, под командой Фрасибула, старого, заслуженного вождя афинских демократов, двинулась к фракийским берегам. Здесь Фрасибул стал энергично восстанавливать афинское влияние. Острова Фасос, Самофракия, Тенедос, города Херсонеса Фракийского, также Византий, Калхедон, где уже были восстановлены демократические порядки, приняли афинян с распростертыми объятиями. Затем с помощью Митилены, где также был восстановлен демократический строй, и многочисленных демократов-изгнанников Фрасибул очистил от спартанских гармостов и лаконофильских олигархий большинство городов Лесбоса, причем изгнание олигархов и возвращение демократов сопровождалось конфискациями и распределениями имуществ олигархов между беднейшими гражданами.

Отсюда афинский флот направился к Родосу, где продолжалась яростная борьба с

Отсюда афинский флот направился к Родосу, где продолжалась яростная борьба с переменным успехом между демократами и олигархами, которых усиленно поддерживала Спарта. «Лакедемоняне понимали, — откровенно признается Ксенофонт («Греческая история», IV, 8, 20), — что если верх возьмет демократия, то весь Родос попадет в руки афинян, если же богачи, то он достанется им». Несмотря на то, что демократы здесь имели явный перевес и уже захватили в свои руки власть, значительная пелопоннесская эскадра под начальством брата царя Агесилая — Телевтия старалась помешать сношениям афинян с Родосом, а также с Кипром, где у афинян был верный союзник в лице старого друга Конона — кипрского тирана Евагора. Афиняне уже настолько были уверены в своих силах, что не только продолжали сохранять дружеские и союзные отношения с Евагором, несмотря на то, что он в это время поднял открытое восстание против персидского царя, но даже заключили союз и с Египтом (389—388 гг. до н. э.). Однако такая широкая великодержавная политика афинской демократической партии была далеко не по средствам Афинскому государству. С прекращением персидских субсидий афинская касса оказалась совершенно пуста. Богатые афиняне всемерно и под всякими предлогами уклонялись от обложения, чему можно найти многочисленные примеры в речах Лисия (см. XXI, 12). Прямой военный налог (эйсфора), который собирали в эти годы (Лисий, XIX, 29), давал лишь незначительные суммы, так же как и пошлина на соль. Афинским стратегам, не получавшим необходимых средств на ремонт кораблей и оплату жалованья их экипажам, приходилось самим добывать деньги на эти расходы. Фрасибул принужден был восстановить афинскую таможню в Византии для взимания десятипроцентного сбора с кораблей, идущих с Черного моря, а во всех союзных портах ввести пошлину в размере 5% со всех ввозимых и вывозимых товаров.

Так как и этих средств не хватало, то афинским стратегам пришлось обратиться к спартанским методам ведения войны и для содержания своих команд пуститься на открытое разграбление малоазийских берегов и городов. Так, сильно пострадал город Галикарнас, дружественно настроенный по отношению к афинянам, и город Аспенд в Памфилии, у устья Евримедонта. Жители Аспенда, раздраженные продолжавшимися вымогательствами, несмотря на то, что они уже уплатили требуемую дань, напали ночью на плохо охраняемый лагерь афинян и убили Фрасибула в его палатке.

К чести афинян следует сказать, что по жалобе обиженных союзников в Афинах было возбуждено громкое дело о злоупотреблениях стратегов; ввиду важности обвинения судило само народное собрание. Так как Фрасибул уже погиб, судили его главного помощника Эргокла, тоже одного из активных борцов за восстановление демократии в 403 г. до н. э. Но дело повернули так, что Эргокл и его товарищи-стратеги действовали будто бы из корыстных побуждений. «Эргокл предавал врагам города, оскорблял ваших проксенов и граждан, из бедняка стал богачом на ваши деньги»,— говорил обвинитель (Лисий, XXVIII, 1). «Корабли, которыми они [стратеги] командовали, за неимением средств разрушаются и число их из большого становится малым, а они, бывшие при отправлении в плавание бедными, неимущими, так скоро стали обладателями огромного состояния, какого нет ни у кого из граждан!» (Лисий, XXVIII, 2). Чтобы избежать обвинительного приговора, они будто бы даже подкупили множество народа — 500 человек в Пирее, 1600 из города, даже ораторов и пританов (Лисий, XVIII, 9; XIX, 12) и т. д. Эргокл был присужден к смертной казни, имущество его конфисковано, хотя оно и оказалось совсем небольшим; галикарнасцы и прочие обиженные получили таким образом моральное удовлетворение и у них должно было создаться впечатление, что сам афинский народ пришел к ним на помощь (Лисий, XVIII, 17). Все же иных путей для ведения войны у обедневшего Афинского государства не было и оно даже не имело достаточно средств, чтобы предохранить берега Аттики от продолжавшихся морских набегов пелопоннесцев с Эгины.

Между тем Анталкид сумел окончательно склонить персов на сторону Спарты и, возвратившись из царской резиденции Суз, вместе с сатрапом Тирибазом, испытанным сторонником Спарты и врагом афинян, подготовил совместный решающий удар, который должен был сделать противников более сговорчивыми. Ему удалось заманить значительную часть афинского флота к Калхедону и, спешно сосредоточив у Абидоса весь пелопоннесский флот, корабли из подчиненной Тирибазу Ионии и вспомогательную эскадру в 20 кораблей из Сицилии, всего до 80 триер, запереть афинские суда в гаванях Боспора и Пропонтиды. Как и во времена поражения при Эгоспотамах, черноморские проливы были потеряны и судам с хлебом, шедшим с Понта, грозила участь стать добычей пелопоннесских каперов. «Афиняне видели, что неприятельский флот многочисленен, и боялись, что они будут, как прежде, разбиты, так как персидский царь стал союзником лакедемонян» (Ксенофонт. Греческая история, V, 1, 28—29). Пользуясь смущением и усталостью и других союзников — беотян, аргивян, коринфян, Тирибаз собрал весной 386 г. до н. э. вторично конгресс их делегатов в Сардах и прочел им царскую грамоту, в категорических выражениях предписывавшую воюющим сторонам заключить мир на условиях, предложенных Анталкидом уже в 392 г. до н. э. «Царь Артаксеркс считает справедливым, чтобы ему принадлежали все города Азии, а из островов — Клазомены и Кипр. Всем прочим же эллинским городам, большим и малым, должна быть предоставлена автономия, кроме Лемноса, Имброса и Скироса, которые по-прежнему остаются во власти афинян. Той из воюющих сторон, которая не примет этих условий, я, вместе с принявшими мир, объявляю войну на суше и на море и воюющим с ними окажу поддержку кораблями и деньгами» (Ксенофонт. Греческая история, V, 1, 31). Это, собственно говоря, был безапелляционный царский приказ, и впервые потомкам победителей при Марафоне и Саламине приходилось слышать такие властные волеизъявления со стороны персидского царя. Никакое обсуждение не было допущено, и греческие делегаты должны были лишь присягнуть от имени своих государств в беспрекословном выполнении царского предписания. Контроль же, естественно, взяли на себя его авторы — спартанцы или, как выразился Ксенофонт, «лакедемоняне стали блюстителями присланных царем мирных условий... и получили благодаря этому значительное превосходство» («Греческая история», V, 1, 36). Противники Спарты принуждены были немедленно распустить все свои морские и сухопутные контингенты, фиванцы — ликвидировать Беотийский союз и признать «автономию» всех городов Беотии, афиняне — отказаться от всех своих новых друзей и союзников, Аргос и Коринф — расторгнуть свой союз. Повсеместно происходило возвращение изгнанников — сторонников Спарты — и восстановление лаконофильских партий.

Так вновь вся Греция оказалась под угрозой тяжелого гнета спартанской гегемонии, а малоазийские города — даже под игом персидского царя и его сатрапов. В памяти последующих поколений Анталкидов или, как его чаще называли, Царский мир 387— 386 г. до н. э., всегда представлялся как момент наибольшего унижения Греции. «На таких условиях греки получили мир, — пишет Плутарх («Артаксеркс», 21), — если только позволительно назвать миром предательство и поругание Греции: ни одна война не налагала на побежденных более позорного бремени, чем этот мир».

Но как бы тяжелы и позорны ни оказались для демократически настроенных греков условия Анталкидова мира, он тем не менее имел одну положительную сторону: в грубой форме подчинения он все же в некоторой степени выводил греческие полисы из их состояния политической замкнутости и изоляции. Хотя и принудительно, но греческий мир начинал сплачиваться, для начала, правда, в две политические системы — на Востоке под властью персидского царя, в материковой Греции — под не менее тяжелым игом спартанской гегемонии. И даже такое принудительное объединение, лишая греческие общины политической автономии, открывало перед ними известные перспективы в отношении их дальнейшего экономического развития. Так, несмотря на произвол персидских сатрапов, с этого времени начинается хозяйственный расцвет многих городов Малой Азии. Эфес становится главным центром обмена восточных и греческих товаров и начинает приобретать то ведущее торговое значение на побережье Эгейского моря, которое будет для него характерно в следующие столетия. Лампсак и Клазомены начинают с этого времени кроме серебряных драхм чеканить также и золотую монету, а особенно частые в это время эмиссии электровых статеров Кизика (кизикинов), которые и раньше уже были основными расчетными знаками на Черноморье, свидетельствуют о расширении его торговых и денежных операций.

      Смотрите также

      42. Гелиос
      Гелиос, которому волоокая Эврифаесса, или Тейя, родила титана Гипериона, является братом Селены и Эос. Он встает с криком петуха, который считается его священной птицей и, приветствуемый Эос, правит ...

      Родос
      Когда Зевс и другие олимпийские боги делили между собой острова и материки, среди них не было Гелиоса. Честнейший и справедливейший из богов оказался обделенным. Поднял как-то Зевс голову и, увидев ...

      Операционные риски
      Проблема риска и дохода является одной из клю­чевых концепций в финансовой и производственной дея­тельности субъектов рыночных отношений. Опасность потерь, вытекающая из специфики хозяйстве ...