Небрежная поза молодого лорда Элджина исполнена самонадеянности, благодаря которой, впрочем, ему уда
Небрежная поза молодого лорда Элджина исполнена самонадеянности, благодаря которой, впрочем, ему удалось заявить права на часть величайших сокровищ Греции — прежде всего это были скульптуры из Парфенона и другие сооружения Акрополя — и отправить их в Англию. Позднее лорд был тяжело болен, изъязвлен (вероятно, при лечении сифилиса препаратами ртути), почти целиком потерял нос и стал настолько безобразен, что вызывал чувство жалости.
Английский путешественник Эдвард Додуэлл, напротив, наблюдал демонтаж архитектурных элементов — так называемых метопов и триглифов — с чувством "невыразимого стыда". "Я видел, как опускали несколько метопов с юго-восточной стороны храма, — пишет Додуэлл. — Они играли роль замков между триглифами, и, чтобы изъять эти детали, на землю сбросили перекрывавший их великолепный карниз. Та же участь постигла и юго-восточный угол фронтона".
Люди Ханта "изъяли" с двух фронтонов 56 секций фризов и около дюжины статуй. Они собрали также разбросанные барельефы и небольшого по размерам храма Афины Ники: он украшал вход в Акрополь до 1687 года и был разобран, чтобы расчистить площадь для турецкого бастиона. Рабочие Ханта сняли даже одну из шести женских скульптур — кариатид, — которые поддерживали крышу Эрехтейона (асимметричный храм из четырех соединенных залов севернее Парфенона) и заменили ее убогой кирпичной опорой.
Чтобы вывезти мрамор Парфенона в Англию, потребовалось 22 судна. Одно из них потерпело в пути крушение, и его груз поднимали со дна моря три года. Сам Элджин тоже добирался на родину с приключениями. Пользуясь временным ослаблением противостояния держав между наполеоновскими войнами, он выбрал маршрут через Францию, а когда перемирие внезапно прервалось, лорду пришлось остаться там как подданному враждебного государства; его сокровища тем временем покоились на складах в Англии.
Достигнув наконец Лондона, Элджин немедленно устроил выставку мраморных скульптур и даже нанял боксера-чемпиона, чтобы тот позировал рядом с античными памятниками: лорд руководствовался при этом соображением, будто "ничто так не подкрепляет мастерство скульптора, как живой атлет, выполняющий упражнения на фоне схожих по композиции работ". Нельзя сказать, однако, что зрители восприняли выставку безусловно одобрительно. Один из критиков, влиятельный член "Общества дилетантов", уничижительно отозвался о статуях как заурядных римских копиях. "Дорогой лорд Элджин, — писал он. — Вы зря старались. И переоценили Ваш мрамор. Он — не греческий. Это римские работы времен Адриана".
На художников, однако, добыча Элджина произвела значительно большее впечатление. Так, знаменитый итальянский скульптор Антонио Канова, приглашенный лордом реставрировать поврежденные статуи, неожиданно отказался от его предложения, считая, что прикасаться к этим великолепным произведениям кощунственно. Еще более примечательны слова английского живописца Бенджамина Роберта Хейдона — друга поэта Джона Китса: "Я рисовал мраморные фигуры по десяти, четырнадцати и пятнадцати часов кряду; часто оставался до полуночи, держа в одной руке свечу и пюпитр, а другой рисуя, — пишет Хейдон в дневнике. — О, это было изумительное время, меня не покидало ощущение великолепия, восторга и несказанной чистоты помыслов! Я вставал с рассветом и открывал глаза с единственной целью: убедиться в охватившем меня вдохновении; я выпрыгивал из постели, как одержимый, и проводил утро, день и ночь словно в чудесном сне, в состоянии невыразимого воодушевления".